- Переоденься, Нуала. Настало время сменить твой любимый синий на цвета Дома. Цвета Дома – слоновая кость, человеческая кровь и золото. Два церемониальных костюма, мужской и женский, разложены на дубовой постели в нетленном зачарованном покое - в одной из комнат-сот, теснящихся в давным-давно оставленном подгорном дворце. - Переоденься, сестра, или я сделаю это силой, - мягко предупреждает принц. Он кипит как шипящая белая соль, как раздраженная серебряная кобра. Он понял, что потерял ее, еще тогда, когда пред лицом отца она согласилась умереть вместе с ним, лишь бы остановить его. Он понял это – но продолжал спрашивать, с каждым новым отказом приходя во все большее исступление. Словно человек, сбивающий костяшки о запертую дверь. Он одержим и озлоблен до такой степени, что жаждет причинять ей – и себе – боль, растравляя раны все сильнее. Поступая уже просто ей назло. Ну почему, почему, почему? – не перестает стучать у нее в висках его вопрос. Почему ты меня предала? Принцесса начинает молча расстегивать платье; принц по другую сторону кровати освобождается от черно-алого костюма. Ни она, ни он не испытывают смущения: их тела – это одна плоть, одни и те же застарелые шрамы, всё выученное наизусть, выстраданное; словно когда-то они были сросшимися эмбрионами, которых разделили, но забыли разрезать одну последнюю, самую важную нить. Вот только сердце Нуалы молчит в броне отчуждения, о которую ее брат бьется, как обезумевшая птица, рвущаяся в дом, чтобы найти в нем спасение – или же разрушить его до основания. Почему, почему, почему? Ведь ты моя, ты ближе ко мне, чем моя собственная кожа. Мы принадлежим друг другу, больше никому. Как ты могла разорвать на части наше существо? Как ты могла меня предать? - Думаю, твой друг уже нашел фрагмент, - говорит принц своим спокойным пренебрежительным голосом, а по нервам Нуалы бьет его яростная ревность, его мстительное, веселое, злое торжество. – Ждать осталось недолго. - Он не отдаст его тебе. - О, я так не думаю. Она понимает, что он уловил ее отчаяние. Она испытывает ненависть. Ты хотел, чтобы я открыла тебе свое сердце, брат? Что ж, пусть будет по-твоему. Если ты чувствуешь мою боль – я стану терзать тебя моим удовольствием. Нуада затягивает на талии кушак – и вдруг застывает. Принцесса открывает ему самое сокровенное – как в незапамятные времена, когда они спали в одной постели, сплетясь руками и ногами, когда они не говорили друг с другом вслух, потому что не нуждались в словах. Он чувствует ее удивление, ее восторг от встречи с этим телепатом, таким же, как она сама; ощущение полета, ментального взаимопроникновения, полного понимания другого существа; осознание себя беззащитной перед чужими способностями и желание довериться на волю чужого благородства; что-то новое, растущее, волнующее. И главное – совсем непохожее на связь с предавшим род братом, постылую, ставшую проклятием. Лицо принца искажается страданием, под угольными веками выкипает янтарная смола, мучнисто-белая ладонь неосознанно взлетает к груди. - Почему? – спрашивает он, почти беззвучно шевельнув губами. О, чем мы стали, думает Нуала, захлёстнутая, отрезвленная его болью словно ледяной водой. Это поистине конец нашей эпохи, если мы, дети короля Балора, последние в нашем роде, с такой страстью разрушаем самих себя. Быть нам желтым камнем, истачиваемым ветром. И кто вспомнит тебя, мой принц, мой благородный, мой бесконечно добрый к подданным, даже к самым мелким и глупым созданиям брат? Кто вспомнит тебя, Серебряное Копье, если даже я с трудом могу вспомнить, что ты всегда был именно таким? - Нет, - вдруг говорит он, и в голосе его поет золотое безумие. – Нет, сестра. Слышишь, как открылась гора? Это Абрахам принес мне последнюю часть короны. Сегодня я стану королем – и никто из людей не сможет забыть меня, даже если захочет этого всей душой. Идем, Нуала. Может, я и ненавистен тебе, но я – твоя жизнь. И я докажу тебе, что наша жизнь не подошла к своему концу. Пора Армии проснуться.
Шикарно получилось. Люблю этих персонажей, но зачастую их делают какими-то слишком не похожими на себя. Нуада получается слабовольным высокомерным извращенцем, а Нуала - хитрой расчётливой стервой. Спасибо за сохранение характеров) и за приятный текст, порадовавший глаз, тоже спасибо. не з.
автор упоролся, и просит прощения за некоторое несоответствие заявке.
660 слов.
Раньше я почитала нашу связь с тобой, брат, за дар, посланный свыше; сейчас же мне кажется, это одно из самых худших проклятий. Когда мы были еще детьми, я втайне всегда гордилась нашей особенностью, несмотря на боль, которую она приносила - твои разбитые коленки, синяки по всему телу, ссадины и порезы после тренировок с копьем, мечем, луком, чем там еще полагается владеть принцу? Я только закусывала губы и накладывала повязки заново, ведь ты был всегда был импульсивным, своенравным и упрямым; и именно эти качества не оставили тебе другого выбора, кроме добровольного изгнания, когда отец заключил перемирие с расой людей. Хотя как можно считать твой уход проявлением "доброй воли", ведь не спокойный разум - упертость в сочетании с гордыней погнали тебя прочь от нашего царства, не хозяин ты себе и сейчас, как бы ты не пытался показать обратное. Мы делим с тобой не только физическую боль, но и чувства, поэтому причины твоего бегства я знаю едва ли не лучше, чем ты. Конечно, ты вряд ли замечал эту эмоциональную связь, ведь я всегда была "слишком мягкой", податливой жертвой, не способной отстоять свое мнение, а потому не имеющей его, подчиняющейся обстоятельствам, слабой - словом, олицетворяющей все, чему ты бросаешь вызов уже много-много лет. Я слишком похожа на тебя внешне и являюсь полной противоположностью внутренне, именно за это ты меня и любишь, и презираешь. Ты ушел, и связь между нами истончилась. Больше мне не приходилось спускать рукава на самые кончики пальцев, скрывая сбитые костяшки, но видит Небо, я была бы счастлива стерпеть любую боль, лишь бы еще раз ощутить тот яростный огонь, который ты несешь в себе. Я скучала по тебе, брат, ведь с тобой из моей жизни ушла острота эмоций, ушла сила, на которую я сама оказалась не способна. Лишь изредка я ловила слабые отголоски твоей жизни, наслаждалась каждым таким моментом, ведь ты был жив, жив! а в этих мгновениях я чувствовала - ты вернешься. И как же я надеялась, что ты вернешься таким же сильным духом, но мудрее, терпимее и непременно взрослее... Когда ты убил отца, я поняла, что я ждала тебя напрасно. Твое мрачное удовлетворение, захлестнувшее меня с головой, горькое и омерзительное, показало мне, каким ты стал в изгнании, и даже легкий оттенок вины не мог спасти твою душу. Это было так... так гадко, что меня чуть не вырвало. Как я могла делить с таким тобой сначала материнское чрево - а затем чувства и мысли?!
Одно из самых худших проклятий обернулось для меня спасением - твое возвращение и то, каким ты стал, будто разбудило меня от долгого-долгого сна. Я сбежала от тебя, хотя мое сердце хотело выпрыгнуть из груди от страха; я сбежала от монстра внутри тебя, чтобы не чувствовать его липких, ядовитых прикосновений, полных ненависти и спеси. Если бы ты не считал меня по-прежнему жертвой, вряд ли бы мне удалось освободиться. И когда я, дрожа, захлебываясь ощущением свободы, ощутила доселе неведомое чувство, я окунулась в него с головой - так мне хотелось очищения.
И когда Эйб осторожно коснулся моей руки, когда во мне что-то откликнулось и вспыхнуло на краткий миг (забота? безопасность? симпатия?), я почувствовала, как от моего краткого счастья там далеко, в своем логове, ты взвыл от ужаса и боли, ведь тебе неведомы ни милосердие, ни любовь. Робкие, неуклюжие мгновения счастья обернулись для тебя острым кинжалом в спину - никогда я не обладала таким оружием. Если бы я оставалась слабой и безвольной, той самой Нуалой-из-детства, я бы никогда не осмелилась поднять это оружие на тебя. Если бы в тебе была хоть капля сострадания, я бы никогда не решилась ударить тебя в ответ.
Я сама аккуратно касаюсь лица Эйба, прикрывая глаза и замирая от щемящей радости - ты привык к боли, поэтому я буду терзать тебя своим удовольствием. Первый мой удар будет за отца. И через некоторое время, в окружении золотого войска, о котором ты так мечтал, вонзив себе в грудь кинжал, я не почувствую боли - благодаря тебе я к ней привыкла. Моя неудавшаяся, только начинающаяся любовь станет для меня спасением, а для тебя превратится в наказание. Я не стану проклинать нашу связь, мой брат. Это дар, посланный свыше, дар, чтобы остановить тебя.
-
-
07.01.2012 в 22:33- Переоденься, Нуала. Настало время сменить твой любимый синий на цвета Дома.
Цвета Дома – слоновая кость, человеческая кровь и золото. Два церемониальных костюма, мужской и женский, разложены на дубовой постели в нетленном зачарованном покое - в одной из комнат-сот, теснящихся в давным-давно оставленном подгорном дворце.
- Переоденься, сестра, или я сделаю это силой, - мягко предупреждает принц.
Он кипит как шипящая белая соль, как раздраженная серебряная кобра. Он понял, что потерял ее, еще тогда, когда пред лицом отца она согласилась умереть вместе с ним, лишь бы остановить его. Он понял это – но продолжал спрашивать, с каждым новым отказом приходя во все большее исступление. Словно человек, сбивающий костяшки о запертую дверь.
Он одержим и озлоблен до такой степени, что жаждет причинять ей – и себе – боль, растравляя раны все сильнее. Поступая уже просто ей назло.
Ну почему, почему, почему? – не перестает стучать у нее в висках его вопрос. Почему ты меня предала?
Принцесса начинает молча расстегивать платье; принц по другую сторону кровати освобождается от черно-алого костюма. Ни она, ни он не испытывают смущения: их тела – это одна плоть, одни и те же застарелые шрамы, всё выученное наизусть, выстраданное; словно когда-то они были сросшимися эмбрионами, которых разделили, но забыли разрезать одну последнюю, самую важную нить.
Вот только сердце Нуалы молчит в броне отчуждения, о которую ее брат бьется, как обезумевшая птица, рвущаяся в дом, чтобы найти в нем спасение – или же разрушить его до основания.
Почему, почему, почему? Ведь ты моя, ты ближе ко мне, чем моя собственная кожа. Мы принадлежим друг другу, больше никому. Как ты могла разорвать на части наше существо? Как ты могла меня предать?
- Думаю, твой друг уже нашел фрагмент, - говорит принц своим спокойным пренебрежительным голосом, а по нервам Нуалы бьет его яростная ревность, его мстительное, веселое, злое торжество. – Ждать осталось недолго.
- Он не отдаст его тебе.
- О, я так не думаю.
Она понимает, что он уловил ее отчаяние.
Она испытывает ненависть.
Ты хотел, чтобы я открыла тебе свое сердце, брат? Что ж, пусть будет по-твоему.
Если ты чувствуешь мою боль – я стану терзать тебя моим удовольствием.
Нуада затягивает на талии кушак – и вдруг застывает. Принцесса открывает ему самое сокровенное – как в незапамятные времена, когда они спали в одной постели, сплетясь руками и ногами, когда они не говорили друг с другом вслух, потому что не нуждались в словах. Он чувствует ее удивление, ее восторг от встречи с этим телепатом, таким же, как она сама; ощущение полета, ментального взаимопроникновения, полного понимания другого существа; осознание себя беззащитной перед чужими способностями и желание довериться на волю чужого благородства; что-то новое, растущее, волнующее. И главное – совсем непохожее на связь с предавшим род братом, постылую, ставшую проклятием.
Лицо принца искажается страданием, под угольными веками выкипает янтарная смола, мучнисто-белая ладонь неосознанно взлетает к груди.
- Почему? – спрашивает он, почти беззвучно шевельнув губами.
О, чем мы стали, думает Нуала, захлёстнутая, отрезвленная его болью словно ледяной водой. Это поистине конец нашей эпохи, если мы, дети короля Балора, последние в нашем роде, с такой страстью разрушаем самих себя.
Быть нам желтым камнем, истачиваемым ветром. И кто вспомнит тебя, мой принц, мой благородный, мой бесконечно добрый к подданным, даже к самым мелким и глупым созданиям брат? Кто вспомнит тебя, Серебряное Копье, если даже я с трудом могу вспомнить, что ты всегда был именно таким?
- Нет, - вдруг говорит он, и в голосе его поет золотое безумие. – Нет, сестра. Слышишь, как открылась гора? Это Абрахам принес мне последнюю часть короны. Сегодня я стану королем – и никто из людей не сможет забыть меня, даже если захочет этого всей душой. Идем, Нуала. Может, я и ненавистен тебе, но я – твоя жизнь. И я докажу тебе, что наша жизнь не подошла к своему концу. Пора Армии проснуться.
-
-
10.01.2012 в 14:29Спасибо за сохранение характеров) и за приятный текст, порадовавший глаз, тоже спасибо.
не з.
-
-
27.09.2013 в 12:49660 слов.
Раньше я почитала нашу связь с тобой, брат, за дар, посланный свыше; сейчас же мне кажется, это одно из самых худших проклятий.
Когда мы были еще детьми, я втайне всегда гордилась нашей особенностью, несмотря на боль, которую она приносила - твои разбитые коленки, синяки по всему телу, ссадины и порезы после тренировок с копьем, мечем, луком, чем там еще полагается владеть принцу? Я только закусывала губы и накладывала повязки заново, ведь ты был всегда был импульсивным, своенравным и упрямым; и именно эти качества не оставили тебе другого выбора, кроме добровольного изгнания, когда отец заключил перемирие с расой людей.
Хотя как можно считать твой уход проявлением "доброй воли", ведь не спокойный разум - упертость в сочетании с гордыней погнали тебя прочь от нашего царства, не хозяин ты себе и сейчас, как бы ты не пытался показать обратное. Мы делим с тобой не только физическую боль, но и чувства, поэтому причины твоего бегства я знаю едва ли не лучше, чем ты.
Конечно, ты вряд ли замечал эту эмоциональную связь, ведь я всегда была "слишком мягкой", податливой жертвой, не способной отстоять свое мнение, а потому не имеющей его, подчиняющейся обстоятельствам, слабой - словом, олицетворяющей все, чему ты бросаешь вызов уже много-много лет. Я слишком похожа на тебя внешне и являюсь полной противоположностью внутренне, именно за это ты меня и любишь, и презираешь.
Ты ушел, и связь между нами истончилась. Больше мне не приходилось спускать рукава на самые кончики пальцев, скрывая сбитые костяшки, но видит Небо, я была бы счастлива стерпеть любую боль, лишь бы еще раз ощутить тот яростный огонь, который ты несешь в себе.
Я скучала по тебе, брат, ведь с тобой из моей жизни ушла острота эмоций, ушла сила, на которую я сама оказалась не способна. Лишь изредка я ловила слабые отголоски твоей жизни, наслаждалась каждым таким моментом, ведь ты был жив, жив! а в этих мгновениях я чувствовала - ты вернешься. И как же я надеялась, что ты вернешься таким же сильным духом, но мудрее, терпимее и непременно взрослее...
Когда ты убил отца, я поняла, что я ждала тебя напрасно. Твое мрачное удовлетворение, захлестнувшее меня с головой, горькое и омерзительное, показало мне, каким ты стал в изгнании, и даже легкий оттенок вины не мог спасти твою душу. Это было так... так гадко, что меня чуть не вырвало. Как я могла делить с таким тобой сначала материнское чрево - а затем чувства и мысли?!
Одно из самых худших проклятий обернулось для меня спасением - твое возвращение и то, каким ты стал, будто разбудило меня от долгого-долгого сна. Я сбежала от тебя, хотя мое сердце хотело выпрыгнуть из груди от страха; я сбежала от монстра внутри тебя, чтобы не чувствовать его липких, ядовитых прикосновений, полных ненависти и спеси. Если бы ты не считал меня по-прежнему жертвой, вряд ли бы мне удалось освободиться.
И когда я, дрожа, захлебываясь ощущением свободы, ощутила доселе неведомое чувство, я окунулась в него с головой - так мне хотелось очищения.
И когда Эйб осторожно коснулся моей руки, когда во мне что-то откликнулось и вспыхнуло на краткий миг (забота? безопасность? симпатия?), я почувствовала, как от моего краткого счастья там далеко, в своем логове, ты взвыл от ужаса и боли, ведь тебе неведомы ни милосердие, ни любовь. Робкие, неуклюжие мгновения счастья обернулись для тебя острым кинжалом в спину - никогда я не обладала таким оружием.
Если бы я оставалась слабой и безвольной, той самой Нуалой-из-детства, я бы никогда не осмелилась поднять это оружие на тебя.
Если бы в тебе была хоть капля сострадания, я бы никогда не решилась ударить тебя в ответ.
Я сама аккуратно касаюсь лица Эйба, прикрывая глаза и замирая от щемящей радости - ты привык к боли, поэтому я буду терзать тебя своим удовольствием. Первый мой удар будет за отца.
И через некоторое время, в окружении золотого войска, о котором ты так мечтал, вонзив себе в грудь кинжал, я не почувствую боли - благодаря тебе я к ней привыкла. Моя неудавшаяся, только начинающаяся любовь станет для меня спасением, а для тебя превратится в наказание. Я не стану проклинать нашу связь, мой брат.
Это дар, посланный свыше, дар, чтобы остановить тебя.