14-5

[FFest]

“Война и мир”. Соня и Долохов поженились вскоре после свадьбы Николая и Марьи. Первое совместное Рождество. “Давай отметим так, чтобы они там все обзавидовались”.

@темы: Разные книги

Comments

[Гость]

2062 слова. Автор просит прощения за корявый французский. И за махровый ангст.

Соня, бледная, с испариной на лбу, лежала под несколькими одеялами в своей кровати. Тяжелые бархатные шторы отгораживали женщину от света окружающего ее дом утреннего города, от всех, кто мог случайно заметить ее горе.
- Мой Феденька… Мой светлокудрый Федя… - бормотала неясно Соня то ли в бреду, то ли в полусне.
Печаль ее была тем горше, что госпожа Долохова осознавала свою полную вину в случившейся в ее жизни трагедии.

Соня отложила перо и смяла очередной исписанный лист бумаги. Слова не шли в голову, письмо не писалось. Она столько раз продумывала свое объяснение, прокручивала в голове обвинения, которые ей хотелось бросить Долохову в лицо… И сейчас у нее совершенно не осталось никаких мыслей. Соня хлопнула ладонью по столу и подошла, досадуя на саму себя, к окну.
Москву укутывала в теплую белую шубу зима. Снег сыпал и сыпал уже несколько дней, вся молодежь тешилась, разъезжая по вечерам в запряженных лошадьми открытых колясках; они пели песни сильными и вольными, как птицы, голосами, изредка выкидывали, хохоча, одного из друзей в ближайший сугроб. И ни один седоусый генерал, ни один министерский чиновник не мог остановить эти безобразия – казалось, весь город только и ждет Рождества, его праздничный дух прокрался уже и в дома, и в души всех москвичей. Но не Сони.
Молодая женщина стояла у окна, обхватив себя руками, и, глядя на снег, жалела себя и свою злосчастную судьбу. Не стоило ей соглашаться тогда, не стоило… Но она вдруг почувствовала себя такой одинокой, когда Коленька, ее милый Николя, объявил с порога, что женится на Марии Болконской. Когда Наташа, прыгая вокруг нее и визжа, лепетала про достоинства графа Безухова. И никто не хотел, не желал услышать ее разрывающееся от страданий любви сердце, которое рыдало и рвалось из груди. Нет, Соня не плакала. Она сама отпустила Николая, это был ее осознанный и справедливый выбор. И если душа его стремилась к… Марии, то ей следовало отступиться. Но надежда, так долго лелеемая ею, выкормленная бессонными ночами, проведенными в обнимку с желанным лицом на портрете, надежда быть любимой и любить угасла; тихое отчаяние обняло ее склизкими пальцами.
Тогда появился он, Федор Долохов. Герой войны, бравый воин и богатый наследник. Со сверкающей улыбкой на губах, блестя синими глазами, он повторил свое предложение с такой уверенностью, что у Сони не осталось выбора, кроме как согласиться стать его женой. В своей растерянности она тогда даже не могла сказать, каково было ее к Долохову отношение: все мысли ее занимал Николя и его предстоящая свадьба…
Долохов позволял жене все: он оплачивал ей лучшие туалеты, элегантные украшения, готов был исполнить любой каприз. Соня фыркнула, оторвавшись на миг от воспоминаний: конечно же, супруг лишь старался купить ее любовь, видя ее холодность и отчужденность! Эта его горячность была заметна всем, даже Наташе Безуховой, у которой почти не оставалось свободного от управления мужем времени. Но та не поняла Соню, не разглядела корыстных мотивов ее мужа; со временем графиня стала смотреть на подругу все с большим непониманием и удивлением, а потом и вовсе перестала приезжать. Так Соня осталась наедине с лицемером Долоховым.
Он не был ей противен и омерзения не вызывал – в конце концов, он был ее мужем и ей приходилось делить с ним постель, что, в случае его абсолютной невыносимости, было бы очень сложно пережить. Долохов был статен, имел военную выправку, остро шутил, смеясь и показывая белые зубы. И при этом был великолепным танцором. Это единственное, что нравилось в нем Соне полностью и без исключений: на балах теперь все смотрели не на Наташу, – Безухов танцевал прескверно, - а на супругов Долоховых, кружащихся по зале, как будто они были легкими, словно семена одуванчиков. Федор так гордился женой, так задирал подбородок, ведя ее под руку мимо остальных пар, его синие глаза так сияли, что порой Соня забывалась и чувствовала себя счастливой. Всего на пару минут, разумеется. Потом восторг проходил, она обязательно примечала в толпе Николая с женой и неосознанно сжимала руку мужу, который сразу же смотрел на нее встревоженно и с трепетным вниманием. Соне хотелось его стукнуть, его и Мари, такими они были ненужными в эти моменты! Балы ее и погубили, в конце концов…
Это был рок, Соня знала точно - не могло столько всего просто выпасть на один день: и отъезд Федора в Петербург, и болезнь графини Ростовой, и этот званый вечер… Николай сам подошел к ней, сам поклонился и пригласил на вальс. А затем еще на один. Он держал ее уверенно и крепко, не так, как Долохов. Тот всегда слишком нежничал, поглаживал ее талию пальцами, словно Соня была не женщиной, а фарфоровой статуэткой в его руках… Николя был другим; Соня глядела на него с почти стертым из памяти умилением, слушала его разговоры о жизни крестьян в поместье, о сене для его лошадей… О семье не говорили. Уже ночью, запыхавшись и устав, они долго гуляли по саду, устроенному на французский манер лабиринтом, и вспоминали детство.
- Какими мы были глупыми, Софи! – смеялся Ростов.
- Да, да, - кивала Соня, сжав до боли зубы, - глупыми несмышленышами. Но это были лучшие, самые лучшие времена.
- Но ты же счастлива с Долоховым? – участливо поинтересовался тогда Николай.
И Соня, не удержавшись, выплеснула на своего потерянного Николя всю ту боль, накопленную в фальшивом браке, в который играл с ней Федор. Все свои переживания и горести, все то, что мешало спать и давило тяжело на грудь. А затем неосознанно, очень по-детски потянулась к Николаю губами, обвивая руками его плечи… Соня не гордилась тем, что произошло дальше. Чему она позволила произойти. Она чувствовала холод неудобной скамьи, чувствовала движения Ростова внутри себя и не находила желаемого ею упоения и сласти. Николя не любил ее; он просто пытался ее утешить, так, как она пожелала. Он тщательно отряхнулся после, уже застегиваясь, поцеловал ее в покрасневшую щеку и проводил Соню до ее кареты. В глаза они друг другу не смотрели: ощущение стыда, как будто они совершили что-то непоправимое, мешало мысли и застревало комом в горле. Попрощались они так же скомкано: Николай щелкнул каблуками, Соня чуть кивнула ему, и кучер натянул поводья, увозя ее домой. Домой, к теплой, но пустой постели. Зарывшись в подушку, госпожа Долохова горько рыдала: этот судьбоносный день не принес ей ничего, кроме грязи; словно ее прилюдно оплевал какой-то бродяга, а не ласкал с летнем саду Николя Ростов.
Через неделю приехал Федор, привезший ей большой букет чайных роз и щенка борзой. Изнывая от чувства вины, Соня пробралась в ту ночь к нему в спальню. Долохов сонно заморгал, почувствовав ее руку у себя на груди и легкое прикосновение губ к щеке. Но при виде Сони, лежащей рядом с ним на покрывале, глаза его опасно разгорелись, это было видно даже при лунном свете. Девушка всегда опасалась этого почти безумного синего блеска, но Федор, как ни странно, был до крайности нежен, несмотря на все его желание. Он развязывал ее ночную рубаху, едва касаясь ткани, ласково целовал плечи, ключицы, живот. Накрывал ртом сначала один, потом другой сосок, от чего Соня закусывала губу и сжимала руками простыни. Двигался Долохов медленно и плавно, не отрывая взгляда от ее лица; так, что ей хотелось сгореть от стыда, но тело горело лишь от ответного желания. Федор прижимался к ней всем телом, целуя прямо в губы и передавая через поцелуй всю свою благодарность и нужду в ней. Когда же все заканчивалось, он оставлял еще один поцелуй на ее виске и засыпал, прижимая Соню к себе так крепко, что она потом тратила еще полночи, чтобы выбраться из его удушающих объятий.

[Гость]

Снег закончился. Соня машинально отметила про себя, что внизу живота потеплело, но нужные слова так и не пришли. Она абсолютно не представляла, как ей сказать мужу о том, что она носит под сердцем ребенка. Не его, но его бывшего друга, а теперь недруга, Николая Ростова. Соня чувствовала сердцем, не способным обманывать хозяйку, что дитя – плод ее измены тем летним вечером. Даже в утробе он вызывал у женщины такие волны нежности и любви, что она ничуть не сомневалась в своей догадке – этот ребенок был не от мужа. И об этом следовало рассказать сейчас – в скором времени у нее начал бы выпирать живот, что дало бы Долохову ложные надежды. Соне этого вовсе не хотелось.
За этими мыслями ее и застал Федор, вихрем влетевший в комнату и оставивший за собой мокрый след сапог. Он подбежал к ней, как мальчишка, и с размаху упал на колени, хохоча от своей глупости:
- Сонечка, давайте поедем в лес! Вы не поверите, какая там сейчас прелесть, какая красота. Вы так бледны, что вам положительно необходим свежий воздух. Скоро Рождество, дорогая моя: давайте отметим его так, чтобы все эти Ростовы и Безуховы нам позавидовали! Чтобы вся Москва гремела! – Долохов подкинул в воздух шапку.
Соня же отступила от него на два шага и произнесла как можно сдержаннее и холоднее:
- Не дурачьтесь, Федор Иванович. Я не хочу ехать с Вами в лес. У меня с Вами сейчас состоится наисерьезнейший разговор.
Долохов улыбался теперь уже не так уверенно; поднявшись на ноги, он, не отрывая от жены взгляда, прошел к софе и медленно на нее опустился, показывая, что готов слушать. Соня выдохнула:
- У меня есть для Вас новость. Она не обрадует Вас, но скрывать более я не имею права. Я ожидаю ребенка…
Федор вскочил, сверкая синевой глаз, но госпожа Долохова остановила его порыв движением руки:
- Не перебивайте меня. Я ношу ребенка, Федор Иванович. И ребенок этот не Ваш. Я не скажу Вам имя его отца; но Вы сами виноваты в том, что так случилось. Вы не давали мне жизни: куда бы я ни пошла, Вы всюду следовали за мною, словно тень, докучая мне своим постоянным вниманием. А мое Вы изо всех сил старались купить! Все цветы, дорогие подарки – всё это было призвано заставить меня любить Вас! Но я говорила Вам, еще когда Вы делали предложение в первый раз, я говорила, что сердце мое не свободно! Вы не восприняли это серьезно… Из-за Вашей самоуверенности, эгоизма. Вы толкнули меня на такое. И теперь вольны делать все, что Вам заблагорассудится. Я не держу Вас более, - Соня утерла слезу, сбежавшую по щеке. Эта речь далась ей нелегко и почему-то вновь не принесла ни единого намека на облегчение. Ей было больно, противно; но она не могла больше таить от мужа правды.
На Долохова теперь было страшно и взглянуть – его лицо разительно поменялось за время Сониной исповеди. Первые несколько секунд его искажала неприкрытая боль, будто его здесь же лишили правой руки. Затем боль сменилась презрением, отчаянием и, наконец, невиданной яростью. Соня вдруг испугалась его так, как ни разу в жизни не боялась: Федор ощерился, как загнанный зверь, кулаки его были крепко сжаты, а глаза разгорелись темным злым пламенем. Они одновременно сковывали ее льдом и палили, как в пожаре. У Сони перехватило дыхание, когда Долохов медленно встал. Она твердо была уверена, что муж ее убьет. Но тот произнес тихо и до невыносимого зло, выплевывая каждое слово:
- Развода Вы от меня не получите, моя милая… Сонечка. Я приму кое-какие меры, а Вы уж милуйтесь с кем хотите, будьте так добры, - прорычал Федор и вышел из кабинета – Соня отшатнулась от него в угол.
Убедившись, что муж больше не придет, она села на софу и спрятала лицо в ладони. Сейчас он пишет разоблачающие ее письма и рассылает их по всей Москве, мчится к Ростовым, чтобы убить Николая, порочит ее перед лицом всех знакомых и друзей…
Из спальни донесся какой-то звук. Резкий и только один. Какой-то хлопок или…Соня упала без чувств.

***

Лучшие салоны Москвы, в которых отмечали Рождество самые богатые и влиятельные семьи, гудели от поразившей всех новости. Буквально накануне сочельника застрелился офицер Федор Долохов. Застрелился в своем доме, чуть ли не на глазах жены Софьи. Полицией тщательно скрывались любые малейшие подробности; неудивительно, что весь город знал всё до последней детали… Дорогой читатель бы поразился тому, сколько нашлось юных и не очень девушек, горячо завидовавших госпоже Долоховой.

- Если Вы не перестанете так себя мучить, то у Вас пропадет молоко, - укоризненно говорит ей доктор и выписывает капли для нервов. – Вы и так перенесли тяжелые роды, не стоит еще сильнее перенапрягать организм.
- Спасибо, доктор, - бесцветным голосом отвечает женщина и сразу же отворачивается, показывая, что ему пора.
Покачав головой, врач откланивается. Соня, одной рукой бережно прижимая к себе ребенка, берет с прикроватного столика скомканный кусочек бумаги. Потертый вид его говорит, что записку много раз комкали, мяли и все равно бережно разглаживали вновь.
«Si je vous dérange si» - в который раз пробегает она глазами стремительным почерком выведенные слова, и сердце сжимается с тупой, ноющей болью. (*)

- Si je vous dеrange si… - повторяет она беззвучно, чуть сотрясаясь от слез, крепче прижимая к груди светловолосого мальчика с пронзительными синими глазами. - Мой Феденька… Мой маленький светлокудрый Федя…

(*) Пер. с фр.: Если я Вам настолько мешаю.