1 - 26

[FFest]

Таня Гроттер. Поклеп/Медузия, фоном Медузия/Сарданапал. Неразделенные чувства Поклёпа, его злость на Сарданапала.

@темы: Таня Гроттер

Comments

[Гость]

Да-да, спустя почти три года с момента появления заявки, но мы сделали это!

Старый сухарь

« - Ты старый сухарь, Поклеп.
- Да я моложе вас не знаю на сколько тысяч лет!
- И все равно ты сухарь…»

4497 слов, рейтинг около R

1

Психологи говорят: глаза – зеркало души. Все, что происходит внутри человека, отражается на его внешности. Скрытые порки – морщинки. Тайные желания – складки. Психологи вообще любят нести всякую чушь.
Вот разве можно сказать, например, по Поклепу - с его пронизывающими насквозь ледяными глазками-буравчиками – что он влюблен? Причем давно и практически безответно. И что его собственный, тесный мирок раскрашен всего в два цвета - серый и рыжий – а объектом воздыханий является вовсе не глупая Милюля, а кое-кто совершенно прекрасный, далекий и недоступный? Русалка была для него лишь мимолетным увлечением, жалкой попыткой забыть свое - да нет, тогда еще чужое - рыжее чудо. Впрочем, за несколько лет тибидохский завуч успел привязаться и к этой вульгарной твари, поэтому расставание далось нелегко. Милюля рыдала неделю... а после вполне утешилась и закрутила роман с водяным. Ну а Поклеп наконец получил возможность завоевать сердце Меди. Пускай не сразу, пусть постепенно и осторожно, чтобы, не дай Бог, не спугнуть ее; продвигаясь вперед шаг за шагом, сперва завоевывая доверие, а потом и целиком захватывая эту крепость.
Поклеп сбивается с шага, замирает в двух шагах от лестницы и подносит к лицу огромный букет белых роз. Вот именно. Захватывая. Каждый день, каждый час, каждый миг тибидохский завуч боролся за свое счастье; впрочем, случались и дни, когда он почти утрачивал надежду.
Поклеп хорошо помнит, как, совершая привычный ночной обход Тибидохса, прошелся возле рва в надежде поймать романтично настроенных нарушителей режима и наткнулся на…

У подвесного моста расположились две фигуры: доцент Горгонова стояла у парапета, кутаясь в длинный темный плащ, а академик сидел на стене и легкомысленно болтал ногами, то и дело одергивая бороду, коварно сползавшую в ров. Поклепа пока что не замечали; мужчина не стал дожидаться, когда на него обратят внимание, нырнул в неприметную нишу и затаился.
- …а все-таки, академик?
- Не знаю, Меди, не знаю. Человек может думать одно, говорить другое, а поступать совершенно иначе. Сейчас я, допустим, скажу, что не буду мстить, если меня предадут, однако, кто знает, что, если такое и вправду случится....
- То есть вы все простите? - нетерпеливо спросила Медузия. Поклеп, нервно почесывающий ногу в своем убежище, навострил уши. Он не желал пропустить ни единого слова; правда, его не слишком-то волновали реплики академика.
- Не думаю, - со странным смешком ответил Сарданапал, - я, все же, будем говорить откровенно, не светлый страж. К тому же, простить и отказаться от мести - совершенно разные вещи. И если второе намного проще, то первое чаще приносит облегчение.
- Да неужели?
- Поверь моему опыту... – мягкая полуулыбка едва коснулась губ академика и тут же затерялась где-то там, в бороде, но тибидохский завуч успел ее заприметить. Ему стало горько – улыбка предназначалась Медузии, и та вернула ее с процентами. – А ты, Меди, сможешь.. простить?
Горгонова на мгновенье задумалась и энергично встряхнула медно-рыжими волосами:
- Едва ли. Персея я не простила. Хотя ему и не нужно мое прощение.
Сарданапал определенно пожалел о своих словах. Поклеп ясно видел сквозь два ряда кирпича, как он соскочил со стены, протянул руку к Меди, почти касаясь ее спины. Доцент Горгонова развернулась на каблуках, засмеялась – она не казалась расстроенной. Давно прошли времена, когда любое упоминание о Персее портило ей настроение. Теперь для этого требовалось что-то более веское.
Поклеп Поклепыч мучительно вздрогнул, с трудом сдержав стон. Будь он на месте Сарданапала, давно бы впился губами в податливое, гибкое тело, и завершил этот вечер чем-то более приятным. Но академику, видно, нравилось находиться на минимальном расстоянии от Медузии, возможно, ощущать тепло ее тела, не предпринимая ни малейшей попытки сблизиться. Рисовать руны, спорить, смеяться, щелком отгонять расшалившиеся усы, играть со змейками на ее голове, задавать вопросы из области магической философии, делать все, что угодно, но только не целовать. А зачем? Он же может коснуться ее, как только захочет.
Горгонову это тоже вполне устраивало, но вот Поклеп изводился в своем убежище, желая лишь одного.
Точнее, одну.
Вот они начали обсуждать лопухоидов. Дошли до их медицины и академик, встав на носочки, склонил изумленную Меди к себе. Легонько коснулся губами ее лба.
- Вот так лопухоиды измеряют температуру, когда под рукой нет градусника. У тебя ничего не болит?
Медузия живо заинтересовалась процессом, пытаясь уловить связь между гриппом и поцелуями. Причем тут температура и почему именно в лоб? Логичней бы было касаться губами тех мест, куда вставляется градусник. Куда он, кстати, вставляется?
Сарданапал живо назвал ей с десяток вариантов разной степени сумасбродности. Сам он, по причине своего бессмертия, пользовался только одним – пару раз закладывал градусником книгу.
Суровая преподавательница нежитеведения отогнала от уха маленькую симпатичную змейку и насмешливо прокомментировала слова академика. Что-то насчет наплевательского отношения к своему здоровью. Поклепу не удалось разобрать, что именно - в ушах у него стучала кровь. Медузия, Меди... тибидохский завуч тихо застонал в своей нише и ударил рукой по стене, сбивая костяшки. О, как бы ему хотелось быть сейчас рядом с ней! Легонько коснуться плеча, невзначай вдохнуть запах волос... шарахнуть боевой искрой проклятого академика!
- Пойдем отсюда, - предложил Сарданапал. - Здесь становится слишком людно.
Почувствовав неладное, Поклеп высунулся из своего укрытия и скрипнул зубами – Черноморов смотрел прямо на него.
Завуча прошиб холодный пот. Как-то неожиданно вспомнив о том, что этот забавный упитанный мужичок – могущественный белый маг, Поклеп выбросил искру – на этот раз она вышла алой – и телепортировал в свою комнату. Всю ночь он лежал без сна, то вспоминая укоризненный взгляд академика, то с дрожью, с восторгом представляя Медузию - высокую, немного насмешливую, рыжеволосую – и проклиная свою несдержанность. Больше всего на свете он опасался, что академик заставит его покинуть школу, лишит возможности видеть объект своей страсти. Лишь просто видеть!..

Несколько лет назад все изменилось. У завуча наконец-то появилась надежда. И Меди сама дала ему шанс! Ну, не совсем Меди, конечно…
Поклеп до сих пор помнит этот момент: два кубика льда, взметнувшихся грудой осколков у ног безобразной статуи из красного дерева. Негромкий, спокойный голос: «Забирай свой лед сговорчивости, мне он больше не нужен!».
Лед сговорчивости. Мерзкое вещество, способное поработить волю любого, самого сильного мага. Создать его не намного проще, чем повторить знаменитое жидкое зеркало некромага Тантала, да и подбросить два кубика льда - задачка не из легких. Зербаган, к примеру, не справился. Ревизору не стоило отдавать лед Медузии – она никогда не смогла бы подбросить его академику. Да и никто из преподавателей бы не смог.
Поклеп был уверен, что и сам не способен на это предательство. И он абсолютно не представлял, зачем, подождав, пока в кабинете никого не останется, собрал лед в пакет и убрал тот в карман.

[Гость]

2

Поклеп добирается до комнаты Меди, дробно стучит и, покусывая тонкие губы, ждет пару минут. Стоит и, нервничая, разглядывает собственные туфли, в задумчивости пересчитывает розы – пятьдесят одна штука – потом неожиданно спохватывается, начинает тщательно очищать от налипших пылинок свой потрепанный серый костюм. Перед свиданьем мужчина решил приодеться, но, не слишком-то разбираясь в лопухоидной моде, телепортировал вещи из магазина «секонд-хэнд».
Дверь наконец открывается – тихо, с едва уловимым скрипом. Медузия с грустной улыбкой принимает цветы, подносит к лицу. Медная прядь у ее виска превращается в змейку, раскрывает пасть и с наслаждением откусывает нежный, почти распустившийся светлый бутон. Доцент Горгонова швыряет букет на кровать и выходит из комнаты – такая прекрасная и величественная. Решительно и, в то же время, как-то неловко берет тибидохского завуча под руку. Поклеп замирает, не веря своему счастью, и осторожно, сдержанно выдыхает. Набирает полную грудь воздуха, наслаждаясь ароматом ее духов – цветочных, с оттенком черной смородины и чуть уловимой горчинкой. Очаровательно!
А вот Поклепов одеколон, оставшийся со времен «романа» с русалкой, влечет не столько Медузию, сколько нежить. Хотя мужчину едва ли это волнует. Он торопливо накрывает второй рукой обжигающе-жаркие пальцы доцента – словно боится, что Меди вдруг убежит - и молча ведет ее по коридору. А сердце, которое он когда-то считал простым куском мяса, определенно готовится выскочить из груди.
Немного поплутав по едва освещенным коридорам, они выходят из школы и располагаются неподалеку от подвесного моста. В этом месте вообще обожают собираться влюбленные. В особо удачные дни тибидохскому завучу удается «поймать» до трех парочек.
Доцент Горгонова прислоняется к стене, смотрит вниз. В глазах - глухая тоска; впрочем, в последние несколько лет это уже никого не удивляет. Сначала Поклеп собирается подождать, но потом понимает, что больше не в силах оттягивать это миг. Сейчас. Он просто не выдержит еще пары минут.
Поклеп Поклепыч по-птичьи дергает головой, сокращает дистанцию. Горгонова смотрит на него, не мигая. А, может, и не на него. Тибидохский завуч сглатывает слюну и придвигается еще ближе. Вот тут Медузия гордо вскидывает голову, насмешливо смотрит в глаза. Мужчина тут отступает назад, пытаясь вспомнить отводы от всех сглазов сразу, и торопливо бормочет:
- Мне кажется, академик хотел, чтобы ты...
В глазах Горгоновой вспыхивает пламя, но это длится всего секунду. Потом... она медленно склоняет голову, признавая его правоту.
- Возможно... Поклеп.
О, как же здорово слышать свое имя из уст любимой! Так сладко, как горько – чужое. Впалые щеки завуча розовеют, глаза заволакивает молочной дымкой. А Меди тем временем опускает руки ему на плечи и уверенно прикасается губами к губам. Суровая преподавательница нежитеведения наконец-то решилась. Ноги Поклепа становятся ватными, он ощущает пульсацию крови в ушах. Приоткрывает губы, перехватывая инициативу, прижимает к себе доцента Горгонову, целует так страстно и ненасытно, что у обоих перехватывает дыхание. Мужчина в блаженстве, он просто захлебывается от счастья, но даже сейчас, в этот долгожданный момент, ему все еще хочется чуточку большего.
Большего.


- Поклеп?
В руке сидящего за столом академика мерно подрагивало перо. Вытянувшемуся в струнку тибидохскому завучу отлично видны мешки у него под глазами; не заметить нездоровый цвет кожи, опять-таки, может только слепой. В принципе, академик сам виноват – ему не стоило тратить все силы на подготовку к битве со сфинксом. Бессмертие бессмертием, но сон и еда тоже важны.
- Поклеп, ты не мог бы уточнить у Ягге, в каком веке она завезла в магпункт те кушетки? Мне кажется, в девятнадцатом, - Сарданапал отпустил перо (то тут же нырнуло в чернильницу) и устало потер глаза. – А, может, в двадцатом. Казалось бы, разница небольшая, но она есть.
Поклеп насупил брови и вышел в коридор. Неугомонному академику никак не удавалось уловить грань, за которой простой старый хлам превращался в антиквариат, а это было важно. Вопрос стоял так: как квалифицировать действия подосланных Кощеевым, но совершенно самостоятельно (ну, с небольшой помощью малютки Клоппика) нализавшихся гномьей самогонки ревизоров? Все зависело от величины убытков, которая, опять-таки, складывалась из стоимости кушеток. Впрочем, Черноморов едва ли всерьез рассчитывал взыскать с главы Магщества ущерб, причиненный его расшалившимися помощниками – скорее, просто хотел позлить давнего оппонента.
Ягге не то поддерживала академика в этом простом желании, не то была нежно привязана к поломанным (в щепку) кушеткам, но сумму она насчитала приличную. Посланец из Магщества, явившийся за отчетом, будет поражен его содержанием
- Вот так, и гоните прочь этого охламона, - строго сказала старушка, записывая нужную цифру на одновзглядной бумаге. – А это передай академику. Пусть пьет маленькими глотками.
Ягге сунула завучу хрупкую чашку с лукавым драконом, обвивающим нежный фарфор, и с чувством выполненного долга уселась в кресло. Поклеп вдохнул аромат травяного настоя, в задумчивости почесал плешивую макушку – запах вызвал у него какие-то смутные, трудноопределимые ассоциации – и покинул магпункт.
Забыв про телепортацию, мужчина шел к кабинету академика. Кружка нагрелась и обжигала ему руку; у большого пальца пекло сильнее, Поклеп по-птичьи склонил голову, чтобы посмотреть, в чем дело, и обнаружил небольшую трещинку аккурат перед мордой нарисованного дракона. На длинной чешуйчатой физиономии читалась насмешка, но желтые глаза светились мудростью. Длинный, раздвоенный язык был высунут изо рта, точно дракон пытался зализать трещинку.
Любуясь древним созданием, Поклеп машинально поднес чашку к губам и глотнул. Напиток оказался слегка горьковатым, но каким-то чудесным образом прояснил голову. Сознание Поклепа стало холодным и звонким, усталость отошла на второй план. Тибидохский завуч никогда не испытывал – да и, признаться, не желал испытывать ничего подобного. Возможно, уставшему академику такое питье пришлось бы весьма кстати, но ззавуча-то вполне устраивал тесный мирок собственных тщетных надежд…
Смотреть, как разбиваются иллюзии - больно. Поклепу определенно не стоило пробовать этот напиток, и, уж тем более, делать большой глоток. Благодаря внезапно нахлынувшей ясности мужчина вдруг осознал, что его самое сокровенное желание – добиться взаимности драгоценной Медузии - едва ли однажды осуществится. Ревновать ее к академику – глупо, пытаться добиться внимания – бесполезно, да, и вообще, вся его жизнь – не более чем пустая трата времени. В груди болезненно екнуло, сердце пропустило удар.
Торопливо материализовав фляжку с коньяком, Поклеп сделал несколько глотков и умиротворенно вздохнул – мир снова подернулся приятным туманом. Сунул фляжку в карман – не пропадать же добру – и, неожиданно нашарив какой-то плоский пакетик, высыпал его содержимое в сарданапалову чашку. В тот миг он едва ли представлял, что вообще делает, и, уж тем более, не желал напакостить академику. То есть, желать-то желал, но точно не собирался причинять ему вред.
Добравшись до нужного кабинета, Поклеп сунул главе Тибидохса записку от Ягге и поставил чашку на стол:
- Отвар проясняет сознание. Пейте маленькими глотками.
- Спасибо, - мягко улыбнулся Сарданапал, после чего попросил Поклепа отнести готовый отчет «гостю из Магщества», а сам нашел на заваленном всяким хламом столе чистый лист и, едва касаясь бумаги, записал какую-то мысль. Задумался. Взял в руки чашку и принялся разглядывать трещину.
Поклеп попятился к двери. Он неожиданно вспомнил, что несколько лет таскал в кармане единственного пиджака какую-то мерзкую черномагическую дрянь. И пару минут назад собственноручно подсыпал ее академику. А тот – несчастный рассеянный идиот! – еще не заметил ничего подозрительного.
- Акаде…
- Трещины. Интересно, откуда они берутся?
Тибидохский завуч по-военному развернулся на каблуках и направился к выходу. Покидая кабинет, он успел заметить мягкую полуулыбку и странный блеск небесно-голубых глаз своего непосредственного начальника. Мысль про трещины определенно казалась академику интересной. Он отложил перо и поднес чашку к губам.
Поклеп Поклепыч шагнул было вперед – решительно, резко – но, встретив недоуменный взгляд белого мага, как-то сжался и торопливо выскочил из кабинета. Хорошо, что на двери не было сфинкса - иначе мужчине бы не поздоровилось. Уже выбегая, Поклеп скорее почувствовал, чем увидел, что академик сделал глоток.

[Гость]

3

С трудом оторвавшись от теплых губ самой желанной для него женщины, тибидохский завуч опускает голову доцента Горгоновой себе на плечо и принимается с наслаждением перебирать ее длинные волосы. Целовать прядки и гладить медные завитки. Почувствовав его ласку, Медузия слабо вздрагивает, и Поклеп ловит себя на мысли, что не хочет знать, о чем она думает. Вместо этого он желает…
Разобравшись в своих желаниях, мужчина проводит рукой по хрупкой спине и опускает руку чуть ниже, чем позволяют приличия. Медузия поднимает на него глаза - самые прекрасные очи на свете, теплые, карие, с золотистыми искорками – и тихонько так произносит:
- Поклеп, ты знаешь, я едва ли смогу...
- Не важно.
Он в буквальном смысле затыкает ей рот поцелуем. Долгим и нежным. Потом изливает душу, шепча о своей любви и, поманив рукой, вновь заводит в темные коридоры.
- Незадолго до появления сфинкса академик взял с меня клятву, - негромко начинает Меди, стуча каблуками по каменным плитам. Завуч ощутимо напрягается. – Что, если с ним что-то случиться, я не должна – он так забавно это сказал – хоронить себя заживо. Сарданапал никогда не был силен в пророчествах, но...
Медузия позволяет себе короткую паузу. Даже не всхлип. Просто паузу. Поклеп использует этот момент для того, чтобы покровительственно приобнять ее за плечи.
- Тогда он заставил меня дать ему слово. Никаких клятв, обойти их несложно, «простое человеческое обещание». И я не собираюсь его нарушать.
Последняя фраза звучит куда жестче, чем остальные. В глазах доцента Горгоновой вспыхивает пламя, и тибидохский завуч шагает вперед, вновь приникая к ее губам. Вот только теперь он целует не нежно, а страстно – точно пытаясь погасить очаг боли, сжигающий ее изнутри последние несколько лет. И торопливо ставит блок, не желая, чтобы Горгонова прочла его мысли. Суровая преподавательница нежитеведения сильнее его в магическом плане и вполне в состоянии проломить эту защиту, но вряд ли станет опускаться до таких действий. Еще бы! Она ведь не знает, что...

Отдав отчет и телепортировав посланца из Магщества обратно к Кощееву, Поклеп с неудовольствием осознал, что ложиться в постель уже поздно, и самое время идти на завтрак. Отведать немного овсянки, заесть это булочкой, чаем... вспомнив о чае, завуч метнулся к кабинету Сарданапала, параллельно вознося путанные, и, признаться, довольно противоречивые мольбы всем известным богам. Толи какие-то из богов действительно ухитрились услышать его из потустороннего мира, толи судьба оказалась к нему благосклонна, но две-три просьбы из списка таки ухитрились осуществиться. Естественно, самые бестолковые: когда Поклеп вошел в кабинет, пожизненно-посмертный глава Тибидохса все так же сидел за столом и что-то писал.
- Академик!
Сарданапал поднял голову, и завуч с трудом сдержал крик – глаза академика были затянуты мутной взвесью. Микроскопические льдинки царапали его изнутри, вонзались, жалили и кололи, пытались подавить волю.
- Помоги, - голос главы Тибидохса был низким и ровным, но вовсе не это так напугало Поклепа Поклепыча. Где-то там, в глубине его глаз, под толстым слоем ледяной взвеси, плескалась мольба. Казалось, что Черноморов еще боролся, пытался совладать с парализующими чарами, но, несмотря ни на что, два маленьких кубика льда подчиняли его себе.
- Поклеп!..
Сарданапал был устал и измучен, но он до сих пор пытался сопротивляться... а завуч просто стоял и смотрел. Всего одна искра, одно заклинание - и страшная ледяная тюрьма разлетелась бы вдребезги. Поклепу нужно всего лишь немного помочь. Мужчина уже не помнил, что сам подбросил опасный черномагический артефакт, сейчас он совсем не желал академику зла. Еще бы, тот столько для него сделал! Тибидохс стал Поклепу Поклепычу домом, коллеги - семьей. Так что сейчас он вскинет кольцо и поможет. Разбить лед снаружи не так уж и трудно… гораздо сложнее сделать это изнутри. Всего одно заклинание, и Черноморов снова будет свободен. Подаст ему руку и скажет пару слов благодарности. И все кругом будут счастливы: Поклеп, академик, Медузия…
Медузия.
Меди.
Доцент Горгонова.
Поклеп опустил глаза и резко выдохнул. Сейчас он не сделает ничего. Позволит свершиться тому, чему следует – и пусть академику будет больно… еще больнее, конечно же, станет Медузии. Ничего! Возможно, потом они смогут быть вместе… и вот за это «возможно» наш тибидохский завуч пойдет на все.
Но Черноморов!.. мужчина же стольким ему обязан. И это создание вовсе не заслужило таких мучений - мучений быть преданным.
Хотя… неужели? Ну, разве не из-за Сарданапала доцент Горгонова вспоминает о нем, о Поклепе, от силы пять минут в день?
Академик, кажется, попытался что-то сказать, возможно, снова позвать на помощь, но не сумел. Дрожа, Поклеп отвернулся к клетке с книгами и нашел в себе силы повернуться лишь минут через десять. Все это время он ждал ослепительной искры в спину - не верил, что сильнейший светлый маг будет вот так побежден - и облегченно выдохнул, увидев, что академик сидит совершенно неподвижно. С опаской взглянув в некогда ясные голубые очи, тибидохский завуч заметил, что крошечные кристаллики льда поднялись наверх и сковали глаза Черноморова хрустальной броней. Стороннему наблюдателю могло показаться, что они остались такими, как были - теплыми и спокойными, чуть отстраненными, но Поклеп ясно видел слабо блестящую сверху корочку льда. Под ней, в глубине, слабо мерцали слезы.
- Академик? Вы меня слышите?
- Да.
«Он примет любое наше предложение».
Поклеп торопливо огляделся и вздрогнул, заметив на столе кружку с недопитым отваром.
- Будьте добры, допейте свой чай.
Сарданапал чуть-чуть наклонил голову, соглашаясь, и протянул руку к чашке. Движения были четкими и уверенными, пальцы даже не вздрагивали. Тибидохский завуч был уверен, что как минимум половина отравленного настоя прольется на бороду, но академик выпил все до последней капли.
Поклеп обтер о пиджак вспотевшие руки.
- Как… вы… Как вы смотрите… на то, чтобы покончить с собой? – последние слова дались ему нелегко, но дальше все пошло как по маслу. Как будто Поклеп и вправду предавал всех знакомых магов по три раза на дню. - Оставить здесь перстень повелителя духов (я знаю, что вы прекрасно колдуете без него) и прыгнуть в колодец Посейдона?
- Хорошая мысль. Думаю, я... - в глазах академика на мгновение вспыхнул ужас, но даже страх смерти (а он, наверно, очень не хотел умирать) не смог пробить лед, - думаю, это... хорошая мысль.
Поклепа трясло.
-Тогда... почему бы вам не составить прощальное письмо? В вашем стиле, так, чтобы никто не заподозрил ничего… необычного? Прямо сейчас?
- Отличная идея. Пожалуй, я приступаю.
Сарданапал действительно сел и начал писать. Оставлять на бумаге четкие, уверенные штрихи. Поклеп подошел ближе и склонил голову набок. Постоял, не решаясь заглянуть ему через плечо (словно это могло быть еще хуже того, что он уже сделал), развернулся и вышел.

Поклеп поворачивается и галантно пятится, пропуская Медузию в свою комнату. Горгонова окидывает помещение беглым взглядом, остановившись на столике с фруктами и вином, и, почему-то, на шторах. Зеленых в цветочек. Поклеп горделиво выпячивает грудь. В его комнате, кстати, царит образцовый порядок… зато эта маленькая клетушка чуть ниже Жилого этажа специально переоборудована в любовное гнездышко.
-Ну что ж, приступим? - шепчет Поклеп, вновь приникая к любимой женщине с поцелуем. Та вздрагивает, замирая, потом на мгновенье отодвигается и прижимает тонкие пальцы к щеке. Совершив этот странный ритуал, она наконец позволяет себе ответить на поцелуй. Спокойно и отстраненно, безо всяких признаков страсти или, как минимум, нежности. Любимых так не целуют.
Но завуч во власти чувств, он даже не замечает этой холодности. Как, впрочем, и то, что, стягивая с него рубашку, доцент Горгонова даже не улыбается.

[Гость]

4 и последняя

Поклеп выскочил из кабинета академика как ошпаренный и, тяжело дыша, прислонился к стене. По перстню кругами бегала алая искра, не желая ни гаснуть, ни отрываться. Наверно, от нервов. Подумать только, минуту назад он приговорил своего начальника к мучительной смерти. И все ради чего? Точнее, ради кого? Мысль о том, что рано или поздно сердце Медузии будет принадлежать ему, приятно грела, но стоило магу вспомнить широко распахнутые глаза академика и на секунду представить, что его ждет, как завуча пробирала нервная дрожь.
Тихо скрипнула дверь. Сарданапал выскользнул из своего кабинета и, не обращая на Поклепа никакого внимания, уверенно направился по коридору. Тибидохский завуч на подгибающихся ногах шел следом. Он хорошо представлял маршрут - немного попетлять в недрах каменной черепахи, спуститься в Зал Двух стихий и выйти через главный вход. Кратчайший путь, ближе только через окно.
Остановившись у обеденного стола, Поклеп устало потер глаза. В принципе, он еще мог успеть... хотя нет! Завучу следует отмести муки совести и думать только о Меди. О своей Меди!..
А вот, кстати, и она. Вошла с другой стороны, налила себе чай. Увидев ее, Сарданапал ощутимо вздрогнул и тяжело, с усилием перебирая ногами, дошел до рыжеволосой красавицы. Что-то негромко проговорил и коснулся ее щеки. После чего торопливо развернулся и направился дальше – выполнять ужасный приказ.
Медузия замерла в недоумении. Едва ли Сарданапал позволял себе проявлять чувства - вот так, на глазах у десятка сонных учеников.
Тут явно было что-то не так.
Тибидохский завуч поежился, точно от холода – в какой-то момент ему показалось, что Горгонова наплюет на приличия, бросится за дорогим существом… но нет, женщина колебалась.
Потом она так и не простила себе этого колебания.
Не дожидаясь, пока Медузия примет решение, Поклеп шагнул – почти подбежал – к ней и крикнул:
- Постойте!
- Что? - раздраженно дернулась Меди. Проводила взглядом удаляющегося академика и, видно, решила, что выяснит все позднее. В его кабинете. Вечером. Наедине. А пока можно уделить немного времени и Поклепу.
Завуч поманил Медузию в сторону и, с трудом поборов желание взять ее под руку, тихо сказал:
- В последнее время Сарданапал ведет себя странно.
Медузия насмешливо заглянула ему в глаза. Прищурилась:
- Да неужели?
- Не ду... - начала она, и, не договорив, резко провернулась на каблуках.
Там, за окном, полыхнули семь радуг Грааль Гардарики. Поклепу до сих пор не понятно, каким образом он ухитрился сделать это так быстро, но факт остается фактом - Сарданапал Черноморов покинул остров Буян.
А, чуть позднее, и этот мир.
Это было заметно.
Когда умер Древнир (надо сказать, очень тихо – задремал за чтением и не проснулся), холодный океан на три дня окрасился кровью, а от чудовищного выброса магии повылетали все стекла. Магпункт был переполнен – темные маги страдали от сильнейшей головной боли, а светлые… светлые просто были в депрессии.
Когда погиб Черноморов, не случилось никаких катаклизмов, да и всплеск освободившейся магии был еле слышен – большую часть затянуло в колодец. Его имя, конечно же, появилось в Книге Смерти – но это бывает со всеми. Можно сказать, не случилось ровным счетом ничего необычного.
Ну, почти… В день смерти Сарданапала в Тибидохсе шел дождь. Мелкий, противный и в каждой комнате.
Казалось, что каменная черепаха оплакивает его смерть.

Легкие, едва-едва ощутимые прикосновения пальцев. Ласки Медузии уверенные и неспешные, и это заводит Поклепа больше всего. Он ощущает некоторое стеснение в штанах и торопливо освобождается от больше ненужной детали гардероба. В маленькой комнатке довольно прохладно, но завуч сгорает от жара. Неожиданно обнаружив, что Меди еще одета, он просовывает руку под блузку, нащупывая застежки бюстгальтера. Второй рукой расстегивает пуговицы, и, освободив наконец ее тело от вороха ненужной ткани, приникает губами к груди. Ласкает и нежно прикусывает соски, одновременно стягивая с любимой оставшуюся одежду. Любуясь прекрасным обнаженным телом, спускается вниз, оставляя на коже любимой влажные следы поцелуев.
Медузия обнимает Поклепа, целует в висок и шепчет что-то нежное. Ластится к нему, словно кошка, однако дыханье ее остается ровным. Пожалуй, даже слишком. Горгонова словно отбывает повинность. Разгоряченный Поклеп замечает это не сразу; а, обнаружив некоторую холодность любимой, опрокидывает ее на кровать и, опустившись на корточки, с вожделением, с дрожью погружает в ее тело пальцы. Медузия вздрагивает и закусывает губу. Тибидохский завуч сделал ей больно.
Поклепу становится стыдно. «Сарданапал едва ли такое себе позволял», - думает он, но мысли об академике (особенно в такой миг) приводят его в бешенство, затуманивая и без того не особо ясное сознание. Освободив руку, Поклеп вытирает ее о живот доцента Горгоновой и, не давай ей передышки, заталкивает внутрь прекрасного тела возбужденное мужское достоинство. Медузия рефлекторно сжимает ноги, но, спохватившись, раздвигает обратно и даже обнимает любовника, прижимая его к себе. Тот нависает над ней и начинает двигаться – быстро, решительно, резко преодолевая сопротивление женской плоти в надежде добраться до самых потаенных уголков тела. Каждый толчок возносит его на вершину блаженства и заставляет Меди закусывать губы.
- Я люблю тебя, - шепчет мужчина, подхватывая ее под бедра. Горгонова продолжает молчать, но завучу и не нужно слышать ответ. Он наслаждается каждой минутой своего счастья, каждый движением, каждым вздохом любимой. И, достигая кульминации, самого приятного, безусловно, восхитительного момента, вздрагивает от удовольствия и шепчет ее имя. Тонкие губы Медузии беззвучно приоткрываются в ответ.
Тибидохского завуча словно окатывает ледяной водой. Ему не удается уловить, что именно она прошептала, но для «Поклепа» там слишком много букв. И на «Поклеп Поклепыча» тоже не тянет.
Мужчина выдыхает сквозь сжатые зубы, встает с кровати и подходит к окну. Дрожащими руками нашаривает кувшин, надеясь, что пара глотков холодной воды помогут ему успокоиться… и, вскрикнув, швыряет об стену. Тонкое стекло не выдерживает столкновения с каменной кладкой и разбивается вдребезги. Присевшая на кровати Медузия удивленно вскидывает голову.
- Н-не обращай внимания, дорогая, - бормочет Поклеп. – Не удержал в руке… уронил.
И, в самом деле, не объяснять же любимой, что там, в прозрачной воде, на долю сверкнуло что-то голубоватое. Глаз?
Вздохнув, он подходит к кровати и молча, смущенно собирает свою одежду.
- Поклеп, извини, я совсем… - взволнованно начинает Медузия и растерянно замолкает, увидев алую вспышку.
- Проклятый… проклятый…- шипит Поклеп, протирая кольцо. Ему только что почудилось что-то желтое. Может быть, ус?
Доцент Горгонова поджимает губы и молча, никак не комментируя поведение любовника, надевает блузку. Она не уверена, что когда-нибудь снова захочет прийти.
Поклеп сидит на кровати и снова, снова шипит проклятия. Теперь он не знает, что ему делать. Казалось бы, вот оно, счастье – Медузия стала его. Отдала ему собственное, прекрасное тело. Вот только душа ее так и осталась у академика.
Поклеп сжимает кулаки, втыкая ногти в ладонь, опять и опять мечет в стену бордовые искры. Но это едва ли приблизит его к мечте.

Сарданапал Черноморов был мертв. Но он все еще стоял между ними…

[Гость]

В первом же абзаце "Скрытые порки - морщинки". Да-да-да, скрытая порка Поклёпа!)
Кстати, автор - не Мел@чь случайно? Начало и предисловие похожи.

Сюжет довольно интересный. А вот слово "мужчина" зачастую использовано совсем не к месту. Бывает, что авторы этим грешат, но... "Но Черноморов!.. мужчина же стольким ему обязан!" - это финиш. Сложно даже представить слово, которое было бы здесь более неуместным - разве что "брюнет" или "бывший ухажер Милюли".
Зато переходы между прошлым моментом и нынешним хорошо удались. И холодность Медузии хорошо описана. Спасибо за выполнение заявки.

Не заказчик, однако.

[Гость]

"Скрытые порки - морщинки". Да-да-да, скрытая порка Поклёпа!)

о да-а-а, косяк вышел ((

неа, не Мел@чь я

А вот слово "мужчина" зачастую использовано совсем не к месту.

Увы... это чтобы не ляпать везде "Поклеп" и "Поклеп". Даже не знаю, чем его заменить. Если взять "он", то получится еще хуже: "Но Черноморов!.. он же стольким ему обязан". Кто? Кому?

Спасибо за отзыв
автор.

[Гость]

Да, я понимаю, почему вы писали так; все ведь именно на это и натыкаются) Завуч в некоторых местах было бы уместнее, но тоже не везде. А в моменте с академиком например, в том-то и дело, что "он" как раз было бы понятно) Там смотришь на события с точки зрения Поклепа, и "он" проскальзывает легко, воспринимается, как "я", если б была прямая цитата мыслей. Но у вас при этом идёт внешняя характеристика. Т.е. вы же не думаете о себе "крашенная брюнетка", "девушка в красной куртке" - так могут сказать не просто другие люди, а люди, которые вас совсем не знают.
И когда идёт фраза с эмоциями персонажа ("Как же я могу поступить так, что же делать..."), но при этом характеристика от другого человека, выходит разрыв: кто это думает? Через долю секунды, конечно, понимаешь, но эмоциональный накал уже потерян.

Но это так, пища для размышлений) Больше положительных отзывов вам)

[Гость]

Хм, и вправду, "он" было бы лучше Спасибо