- Катти! Катти, не выбегай на солнце – веснушек потом не вывести! Катти, где ты, несносный ребёнок?! Катти бежит, Катти смеётся, а смех её, колокольчиковым звоном рассыпается по красным маковым лепесткам. У Катти лето, струящееся солнцем из лазурного неба, у Катти лето, льющееся по маленьким детским пальчикам прозрачным соком росы, и плевать на веснушки! Катти прячет белокурую головку в красных зарослях, Катти убегает со смехом, Катти знает – её всё равно поймают, а поймав, поцелуют в чело и прижмут к груди, сладко и свежо пахнущей духами. - Катти! Ну где же ты, Катти! – в голосе донны Лукреции недовольство, но Катти знает маминому недовольству цену, а значит, её простят, едва увидев. И угрозы, хоть и звучат сурово, никогда не будут исполнены: - Маленькая леди, если вы не прекратите вести себя подобным образом, я поговорю с вашим отцом, и он никогда больше не возьмёт на виноградники! Катти бежит обратно – не потому что испугалась, а потому что рядом с мамой появляется статная фигура отца, а это значит, стоит лишь попросить – и её, несомненно, покатают на лошади. - Papà! – весело смеясь, зовёт Катти на старом языке, который её заставляют учить гувернантки. – Papà… Просьба покататься хотя бы на мохноногом пони замирает на маленьких алых губках – рядом с мамой вовсе не папа. - Познакомься, Катти, это Его Святейшество. Катти пятится назад. Позади – спасительное красное море маков, где так тяжело найти златокудрую головку маленькой прелестницы, будущей герцогини Милана.
Миланскую герцогиню уже давно никто не называет Катти, и вряд ли остались на этом свете люди, которые бы помнили, что когда-то Катерину Сфорца звали как-то иначе, нежели Железной Леди или Миланской Лисицей. Миланская герцогиня больше не убегает от матери и не пятится от понтифика – потому что убегать и пятиться больше не от кого: донна Лукреция зверски убита, сеньор Грегорио почил, оставив детям теократическую державу и оплот веры. Миланская герцогиня больше не радуется лету – виноградники сгорели в пожаре, июньская жара в Риме грозит ей мучительной гибелью, а синева небес и золото солнца давно канули в небытие.
- Катти! – сзади раздаётся жуткий шёпот, и Катти бежит, не оборачиваясь. Откуда здесь столько терновника? Откуда здесь лоза? Дорога к маковому полю всегда была чистой! Катти не успевает думать, Катти бежит, спасаясь от ужаса, Катти вновь прячется в алом маковом мареве и молит Господа, чтобы поднялся ветер – лишь бы не слышать глухого свистящего шёпота за спиной: - Катти… Катти, куда же ты?.. Не бросай мамочку одну… Катти знает – мамы уже нет. То, что от мамы осталось, даже трупом назвать нельзя. Поэтому Катти бежит – вперёд, туда, куда не смогут найти. - Катти! – мрак, притаившийся за спиной, уже протягивает к ней свои чёрные клешни, сотни зубов клацают, пытаясь ухватить её за ноги – новые белые туфельки сбили пяточки в кровь, а каблучки отвалились, когда Катти бежала. – Катти, стой! Вернись же к маме! Катти поднимает камень с земли и, не оборачиваясь, наугад бросает через плечо. - Не смей марать имя моей матери, тварь! Злость подгоняет лучше страха. Катти бросается в спасительные заросли – там её никто не достанет, ведь там солнце, и лазурное небо, и лето, стекающее по пальцам виноградным соком, а в густых красных зарослях никто её не найдёт. С маковых головок на голову Катти капает вместо росы красная липкая жижа – только потом Катти узнает, что это полусвернувшаяся кровь. Сейчас Катти бежит, крича от ужаса, шёпот за спиной усиливается, и деваться уже некуда, остаётся только умереть - от смерти может спасти лишь чудо, а чудес не бывает. - Я на твоей стороне.
Миланская герцогиня знает цену страху, ужасу и бессилию. Поэтому борется за своё дело, несмотря ни на что. Иногда она сама признаёт, что это похоже на безумие. Пускай лучше так, чем весь мир сгорит в огне. Миланская герцогиня больше не убегает – бегством ничего не исправить. Это она уяснила раз и навсегда. Ведь злость подгоняет куда лучше страха, а сильнее злости только понимание. Понимание того, что времени – нет. Миланская герцогиня теперь не одна. Или, по крайней мере, хочет так думать. Но ведь есть те, кто останется на её стороне? Даже если...
- Катти! Катти… Катти… За спиной неясный гомон голосов, и ей не хочется вслушиваться. Она ведь уже давно не Катти, она ведь уже давно заперла златокудрую девочку за железной дверью своего сердца. Она поставила себе цель и должна её добиться, пока есть время. Если пройти вперёд, подняться на холм, то можно увидеть алое море. Она точно помнит, как идти к маковому полю за особняком, хотя прошло столько лет… Десять, кажется… Или больше? Господи, сколько же точно? - Катти, Катти, Катти… - ворох шёпота за спиной всё ещё зовёт её. Невольно прислушавшись, она даже различает отдельные голоса, знакомые до боли – мать, отец, братья… Ноэль, Вацлав, Уильям, Кейт, Хьюго… Прелестница Лоретта, маленькая Кайя, насмешливая Моника… Боже, сколько же их?! - Катти, Катти, Катти… С отцветающего макового поля ветер швыряет сморщенные бурые лепестки прямо ей в лицо. Это похоже на снег, нелепо выкрашенный кем-то в красный. Катерина думает, что красили запёкшейся кровью – уж она-то знает в этом толк, за столько лет привыкла к этому зрелищу. - Катти, Катти, Катти... Лепестки путаются в длинных медовых локонах, оседают на сетчатой вуали. Маковое поле вдали чернеет прямо на глазах. «Обугливается, - думает Катерина. – Умирает». В общем-то, Сфорца не так уж и неправа. Уж ей-то хорошо известно, чем чревата смена красного на чёрное. «Прямой дорогой к смерти», - просто думает она. У неё не остаётся времени думать о чём-то другом.
- Герцогиня Миланская, пункт назначения – Берлин – достигнут. Механический голос Треса вырывает из сна быстро, тяжело и судорожно. Белёсые ресницы герцогини Сфорца чуть вздрагивают, а уже через секунду Катерина стоит на ногах, готовая выходить из купе. На перроне туманно и безлюдно. Катерина чувствует себя беззащитной без вороха красного шёлка и белых кружев, а чёрная форма с эмблемой заклятого врага того гляди вспыхнет на ней, как свадебные одежды на царевне Главке. Она сама выбрала этот путь. Рубикон перейдён, мосты сожжены, дороги назад нет. Да и не было никогда, если быть откровенной с самой собой. Успокаивает только тяжёлая поступь Стрелка за левым плечом. - Рад приветствовать вас в Берлине, фрау Сфорца! - участливо кланяется перед ней молодой человек с глазами Дьявола. Сфорца помнит, его зовут Дитрих. Дитрих фон Лоэнгрин. - Igne natura renovatur interga, - девиз Ордена срывается с побледневших губ бывшей Железной Леди Ватикана мёртвыми словами, разбивающимися, как хрустальные бусины, о булыжник перрона. - Добро пожаловать в Орден Розенкройц. Сквозь рёв отбывающего поезда Катерина слышит шелест маковых лепестков, сгорающих на ветру. Ловушка захлопнулась.
Боже, автор, слов нету просто. Как прекрасно написано, какая чудесная, дивная, совершенно настоящая Катерина!.. Это лучшее исполнение, о котором я только могла мечтать. Действительно мурашки по коже, читала просто взахлеб. Автор, открывайтесь скорее - заказчик хочет знать своего героя в лицо!
bezjalosny_fossy, да у меня у самой от этих маков мурашки по коже. Rustor , спасибо, характерность Катерины выдержать бывает сложно. Рыжий Сплин, ну если уж и нефандомные похвалы, так это ваще супер) Мне сейчас прям самой понравится. [...Soulless...], теперь не только герой знает в лицо своего заказчика, но и наоборот, еееееах!
[...Soulless...], Империя - клёвая. И, кстати, мы не флудим, а завлекаем нового человека в фандом, чтобы он потом писал клёвые вещи на наши с тобой заявки на фрифест. Да и потом, я буду рада выслушать все нарекания относительно фанфика)
Седая Верба, хитрые планы такие хитрые А нарекание одно: Катти бежит, Катти смеётся, а смех её, колокольчиковым звоном рассыпается по красным маковым лепесткам. - после "её" запятая не нужна)
[...Soulless...], ай, так и знала, что что-то после перефразирования не убрала. Рыжий Сплин, решишься - начинай курить канон с анимы. Сначала идут лёгкие наркотики.
Только всё опять вернётся - неожиданно, как сон...
И, кстати, мы не флудим, а завлекаем нового человека в фандом, чтобы он потом писал клёвые вещи на наши с тобой заявки на фрифест. Седая Верба , какие коварные планы
Сначала идут лёгкие наркотики. А тяжёлые - это фанфики?
Катти бежит, Катти смеётся, а смех её, колокольчиковым звоном рассыпается по красным маковым лепесткам. У Катти лето, струящееся солнцем из лазурного неба, у Катти лето, льющееся по маленьким детским пальчикам прозрачным соком росы, и плевать на веснушки! Катти прячет белокурую головку в красных зарослях, Катти убегает со смехом, Катти знает – её всё равно поймают, а поймав, поцелуют в чело и прижмут к груди, сладко и свежо пахнущей духами.
- Катти! Ну где же ты, Катти! – в голосе донны Лукреции недовольство, но Катти знает маминому недовольству цену, а значит, её простят, едва увидев. И угрозы, хоть и звучат сурово, никогда не будут исполнены: - Маленькая леди, если вы не прекратите вести себя подобным образом, я поговорю с вашим отцом, и он никогда больше не возьмёт на виноградники!
Катти бежит обратно – не потому что испугалась, а потому что рядом с мамой появляется статная фигура отца, а это значит, стоит лишь попросить – и её, несомненно, покатают на лошади.
- Papà! – весело смеясь, зовёт Катти на старом языке, который её заставляют учить гувернантки. – Papà…
Просьба покататься хотя бы на мохноногом пони замирает на маленьких алых губках – рядом с мамой вовсе не папа.
- Познакомься, Катти, это Его Святейшество.
Катти пятится назад. Позади – спасительное красное море маков, где так тяжело найти златокудрую головку маленькой прелестницы, будущей герцогини Милана.
Миланскую герцогиню уже давно никто не называет Катти, и вряд ли остались на этом свете люди, которые бы помнили, что когда-то Катерину Сфорца звали как-то иначе, нежели Железной Леди или Миланской Лисицей.
Миланская герцогиня больше не убегает от матери и не пятится от понтифика – потому что убегать и пятиться больше не от кого: донна Лукреция зверски убита, сеньор Грегорио почил, оставив детям теократическую державу и оплот веры.
Миланская герцогиня больше не радуется лету – виноградники сгорели в пожаре, июньская жара в Риме грозит ей мучительной гибелью, а синева небес и золото солнца давно канули в небытие.
- Катти! – сзади раздаётся жуткий шёпот, и Катти бежит, не оборачиваясь. Откуда здесь столько терновника? Откуда здесь лоза? Дорога к маковому полю всегда была чистой! Катти не успевает думать, Катти бежит, спасаясь от ужаса, Катти вновь прячется в алом маковом мареве и молит Господа, чтобы поднялся ветер – лишь бы не слышать глухого свистящего шёпота за спиной: - Катти… Катти, куда же ты?.. Не бросай мамочку одну…
Катти знает – мамы уже нет. То, что от мамы осталось, даже трупом назвать нельзя. Поэтому Катти бежит – вперёд, туда, куда не смогут найти.
- Катти! – мрак, притаившийся за спиной, уже протягивает к ней свои чёрные клешни, сотни зубов клацают, пытаясь ухватить её за ноги – новые белые туфельки сбили пяточки в кровь, а каблучки отвалились, когда Катти бежала. – Катти, стой! Вернись же к маме!
Катти поднимает камень с земли и, не оборачиваясь, наугад бросает через плечо.
- Не смей марать имя моей матери, тварь!
Злость подгоняет лучше страха. Катти бросается в спасительные заросли – там её никто не достанет, ведь там солнце, и лазурное небо, и лето, стекающее по пальцам виноградным соком, а в густых красных зарослях никто её не найдёт.
С маковых головок на голову Катти капает вместо росы красная липкая жижа – только потом Катти узнает, что это полусвернувшаяся кровь. Сейчас Катти бежит, крича от ужаса, шёпот за спиной усиливается, и деваться уже некуда, остаётся только умереть - от смерти может спасти лишь чудо, а чудес не бывает.
- Я на твоей стороне.
Миланская герцогиня знает цену страху, ужасу и бессилию. Поэтому борется за своё дело, несмотря ни на что. Иногда она сама признаёт, что это похоже на безумие. Пускай лучше так, чем весь мир сгорит в огне.
Миланская герцогиня больше не убегает – бегством ничего не исправить. Это она уяснила раз и навсегда. Ведь злость подгоняет куда лучше страха, а сильнее злости только понимание. Понимание того, что времени – нет.
Миланская герцогиня теперь не одна. Или, по крайней мере, хочет так думать. Но ведь есть те, кто останется на её стороне? Даже если...
- Катти! Катти… Катти…
За спиной неясный гомон голосов, и ей не хочется вслушиваться. Она ведь уже давно не Катти, она ведь уже давно заперла златокудрую девочку за железной дверью своего сердца. Она поставила себе цель и должна её добиться, пока есть время.
Если пройти вперёд, подняться на холм, то можно увидеть алое море. Она точно помнит, как идти к маковому полю за особняком, хотя прошло столько лет… Десять, кажется… Или больше? Господи, сколько же точно?
- Катти, Катти, Катти… - ворох шёпота за спиной всё ещё зовёт её.
Невольно прислушавшись, она даже различает отдельные голоса, знакомые до боли – мать, отец, братья… Ноэль, Вацлав, Уильям, Кейт, Хьюго… Прелестница Лоретта, маленькая Кайя, насмешливая Моника… Боже, сколько же их?!
- Катти, Катти, Катти…
С отцветающего макового поля ветер швыряет сморщенные бурые лепестки прямо ей в лицо. Это похоже на снег, нелепо выкрашенный кем-то в красный. Катерина думает, что красили запёкшейся кровью – уж она-то знает в этом толк, за столько лет привыкла к этому зрелищу.
- Катти, Катти, Катти...
Лепестки путаются в длинных медовых локонах, оседают на сетчатой вуали. Маковое поле вдали чернеет прямо на глазах. «Обугливается, - думает Катерина. – Умирает».
В общем-то, Сфорца не так уж и неправа. Уж ей-то хорошо известно, чем чревата смена красного на чёрное. «Прямой дорогой к смерти», - просто думает она. У неё не остаётся времени думать о чём-то другом.
- Герцогиня Миланская, пункт назначения – Берлин – достигнут.
Механический голос Треса вырывает из сна быстро, тяжело и судорожно. Белёсые ресницы герцогини Сфорца чуть вздрагивают, а уже через секунду Катерина стоит на ногах, готовая выходить из купе.
На перроне туманно и безлюдно. Катерина чувствует себя беззащитной без вороха красного шёлка и белых кружев, а чёрная форма с эмблемой заклятого врага того гляди вспыхнет на ней, как свадебные одежды на царевне Главке.
Она сама выбрала этот путь. Рубикон перейдён, мосты сожжены, дороги назад нет. Да и не было никогда, если быть откровенной с самой собой.
Успокаивает только тяжёлая поступь Стрелка за левым плечом.
- Рад приветствовать вас в Берлине, фрау Сфорца! - участливо кланяется перед ней молодой человек с глазами Дьявола. Сфорца помнит, его зовут Дитрих. Дитрих фон Лоэнгрин.
- Igne natura renovatur interga, - девиз Ордена срывается с побледневших губ бывшей Железной Леди Ватикана мёртвыми словами, разбивающимися, как хрустальные бусины, о булыжник перрона.
- Добро пожаловать в Орден Розенкройц.
Сквозь рёв отбывающего поезда Катерина слышит шелест маковых лепестков, сгорающих на ветру.
Ловушка захлопнулась.
спасибо, автор))
не з.
не з.
Автор, открывайтесь скорее - заказчик хочет знать своего героя в лицо!
Rustor , спасибо, характерность Катерины выдержать бывает сложно.
Рыжий Сплин, ну если уж и нефандомные похвалы, так это ваще супер) Мне сейчас прям самой понравится.
[...Soulless...], теперь не только герой знает в лицо своего заказчика, но и наоборот, еееееах!
Седая Верба , мне уже даже захотелось влиться в фандом, ради таких-то фиков
блэкджеком и шлюхамикардиналцестом и конспирологией.[...Soulless...] чувак, я знаю) Для тебя старался)
Поэтому у нас свой канон, да, няш?
И Милкобейбарсом!Чего-то мы с тобой в последнее время на Империю подсели.
Кстати, ты в курсе, что мы безбожно флудим? х)
И, кстати, мы не флудим, а завлекаем нового человека в фандом, чтобы он потом писал клёвые вещи на наши с тобой заявки на фрифест.
Да и потом, я буду рада выслушать все нарекания относительно фанфика)
А нарекание одно: Катти бежит, Катти смеётся, а смех её, колокольчиковым звоном рассыпается по красным маковым лепесткам. - после "её" запятая не нужна)
Рыжий Сплин, решишься - начинай курить канон с анимы. Сначала идут лёгкие наркотики.
Флудите на здоровье - флуд на околозаявочно-фандомные темы не карается.
Седая Верба , какие коварные планы
Сначала идут лёгкие наркотики.
А тяжёлые - это фанфики?
погребённое под слоем пеплаТриединство. Спасибо!Уважаемый автор, приходите играть в драбблы к страшным канонистам, мы не
всегдакусаемся