Freedom, Equality, Creativity.
Kuroshitsuji. Клод/fem!Себастьян. Себастьяна – аристократка, играющая по мужским правилам; желание отомстить за смерть близкого человека, вызов демона – Клода.
-
-
16.10.2012 в 14:53Она никогда не носила белого, даже на свою свадьбу. Этот день она хорошо помнит – вплоть до мельчайших деталей, которые теперь кажутся незначительными. Помнит, что на голове у нее была целая башня, помнит, что шею тяготили фамильные рубины, помнит, как счастлива была в тот день, как гордилась собой. Все ее сверстницы еще прыгали по зеленым лугам загородных поместий, а она уже идет к алтарю.
В пятнадцать, по правде сказать, все казалось значительным, любое происшествие заставляло ее хлопать в ладоши и подпрыгивать от радости, а любая беда вызывала целый водопад блестящих слез. Себастьяна имела привычку радоваться каждому дню, независимо от погоды или от других катаклизмов, ее не касающихся.
Но тот день был поистине счастливейшим днем в ее жизни – она вырвалась из семейного гнезда, теперь уже навсегда, прочь от мрачного дома, где каждый угол напоминал ей о том, что она не мальчик, что она всего лишь третий ребенок, что она не прекрасная блондинка с голубыми глазами, как все ее сестры, где отец следит за каждым шагом, что бы она как бы чего не выкинула, где мать – тиран пострашнее отца.
Ее брак, хоть и короткий, был надежным. Муж, в два раза старше молодой герцогини, любил ее и был предан, для нее у него всегда находилось ободрительное слово, когда она проигрывала ему в карты, и он всегда выкраивал время для того, чтобы выслушать все глупые сплетни, которые она насобирала за день. А она же, в свою очередь, всегда старалась быть ему верным другом, надежной опорой в любом его начинании. И со временем надеялась полюбить также сильно, как и он ее. Она была уверена, что у нее это обязательно получится.
А потом…
Огонь. Так много огня, что невозможно было что-либо увидеть. Платье стало вдруг тесным, не давало дышать. А драгоценности давили мертвым грузом. Хотелось все сорвать и бросить прочь. А потом ее словно кто-то вывел из дворца. Глаза обрели зрение. И она закричала. Кричала. И кричала. Когда воздуха больше не осталась, она продолжала кричать. Единственное, что она помнила из того судьбоносного вечера – это то, что трава перестала пахнуть. И жгучую ненависть. Такую же всепоглощающую, как и огонь, в котором сгорели все мечты и надежды.
- Я хочу отомстить, - шепчет она, кутаясь в теплые одеяла, – я хочу их найти и убить.
Кого их? Она не знает. Но она может поклясться чем угодно, что Михаэлис Хаус не воспламенился бы сам по себе за считанные мгновения. Ее мужа убили. Ее саму хотели убить.
- Я хочу отомстить, - шипит она, ногтями впиваясь в перила, одеяла соскальзывают с ее острых плеч, длинные черные волосы струятся по спине, а глаза отливают кровью, - чего бы это ни стоило.
- Что прикажете, моя госпожа?
Единственное, что она явно чувствует, идя по заново отстроенным залам Михаэлис Хаус, это запах краски – неповторимый запах нового, неизведанного. Но Себастьяна лишь усмехается. Это всего-навсего копия предыдущего, все в точности такое же, как и прежде. Только вот родного человека заново не построишь, нет, нет. И даже пробовать она не будет. В конце концов, обычные правила жизни не может отменить даже она, герцогиня Михаэлис, герцогиня смерти. Ей нравится, как это звучит.
- Клод! – Голос у нее теперь всегда холодный, властный, не терпящий возражений, неподчинения.
- Да, моя госпожа?
Он всегда появляется по ее первому зову. Из воздуха – весь в черном, с кошачьими, желтыми глазами и извечным спокойствием на бледном лице. Демон, что сказать.
В конце концов, она не прощать приехала. И не строить заново. А мстить. Как говорили древние, кровь за кровь. Душа за душу.
И уж если ей суждено продать свою душу за несколько литров чужой крови, она будет наслаждаться этим до конца.
-
-
16.10.2012 в 14:55Его хозяйка жестока. Жестока во всех смыслах, по всем стандартам – человеческим и демоническим. Эта женщина карабкается по головам смертных, убитых ею, шагает по телам бессмертных, убитых ее верным дворецким. Недолго в этом мире задерживаются те, кто преступил ей дорогу. Герцогиня никого не жалеет, никогда не жалела.
Она редко улыбается – а если и улыбается, то это больше похоже на оскал хищника – тогда не жди ничего хорошего. Глаза у нее самого необычного цвета для смертного: на солнце – сияющие рубины, а под покровом ночи – озера цвета крови. Сама она очень бледна и напоминает хрустальную веточку, а ее одежда – иногда черная, иногда красная и никогда белая – еще больше подчеркивает естественную хрупкость и бледноту.
Но не позволяйте ей обдурить себя, как это сделал Клод, не позволяйте образу хрупкости и женственности отвлечь вас от руки, заносящей нож, выбранный специально для вашего сердца.
Женщина эта не отличается превосходными манерами своих сверстниц, не умеет она и играть на музыкальных инструментах, как графиня Фантомхайв или графиня Транси. Герцогиня не успела. Рано осиротела, а там уже было не до игры на флейте. Все ее помыслы, все ее действия были направлены на достижение одной единственной цели – мести.
Себастьяна, тем не менее, желанная гостья на любом празднике. Жаль, что она совсем не посещает эти великосветские вечера. Но до безумия любит наряжаться в мужской костюм и прятать черные локоны под котелок, а потом уходить в самые злачные районы Лондона и смотреть на кулачные бои. Оттуда она возвращается словно опьяненная кровью и азартом. Глаза ее в такие моменты горят особым огнем, безумием, но в этом Хаосе герцогиня умеет искусно расставить все по полочкам.
А еще она отдает Клоду приказы, которые ни одна женщина не посмела бы озвучить даже своему мужу. Возможно, он ее любит, возможно, он преклоняется перед ней, но это не причина, по которой он выполняет каждый приказ. Причина – ее черная душа, погрязшая в крови виновных и невинных, в лжи и лицемерии, в жажде мести и ненависти. И нет ничего вкуснее, чем душа грешника.
Перед тем, как исполнить приказ, он всегда напоминает ей, что вскоре ей предстоит сменить фамилию и стать женой. А она только смеется ему в лицо. И тихо шепчет, хриплым, сломанным голосом:
«Ты лучше меня знаешь, что прежде, чем я смогу сказать этому старику «да», ты поглотишь мою душу. Не так ли, дворецкий?»
Ему нечего ответить.