Э-51

[FFest]

Original. Человек, пытающийся окольным путем познать тайны мироздания, встречает некое вроде бы доброжелательное сверхсущество, согласное помочь “узнать добро и зло” и дать всё, чего хочется. “Какой меня видишь, такой к тебе выйду”. (c) Ложь и иллюзии. По песне “Изида под покрывалом”:

Comments

[Гость]

580 слов.

Ну, с его бы начать..?
Начну с того, что мне всегда, с самого детства было любопытно, почему и как устроен мир. Вопросы "Почему небо голубое?" и "Почему трава зеленая?" были только цветочками для моих родителей. Дальше пошло: "Почему у людей такой скелет, а не иной?", "Почему сфера это идеальная форма?", "Какая же последняя цифра у Пи?" и прочие-прочие-прочие вопросы постоянно роились в моего голове.
Аж до той судьбоносной ночи.
В ночь с тридцать первого на первое, ровно в полночь я я загадал желание встретиться с тем, кто сможет дать мне ответы. И как ни странно оно сбылось.
Правда, сбылось оно через три дня, когда меня сбила машина и, как я потом узнал, убила. Да-да, клиническая смерть длилась минуту, пока врачи не вернули меня назад.
И вот представьте себе — только что стою я на перекрестке, вижу, как ко мне несется белая машина и тут же я оказываюсь... ну, где-то точно. Это темное место, где не видно ни стен, ни потолка, а только стрелка метронома передо мной. Стрелка влево — чудесны, залитый зеленью лег. Вправо — звездное небо.
— Ну, что выбираешь?
Таких голосов я еще ни разу не слышал. Так звучит толпа — многоголосо, обширно и немного пугающе. Я обернулся посмотреть на говорившего (или говорившую) и увидел фигуру в темном платье и вуали. Чем дольше я разглядывал гостью, тем четче становился образ: детали платья были видны лучше, очертания лица и прочее.
— Что выбираю? — спросил я.
— Сделай выбор, — попросила она голосом маленькой девочки.
Я еще раз глянул на стрелку метронома.
— Это исполнение моего желания? Ты ведь та, кто даст мне ответы?
Она кивнула.
— Тогда давай, отвечай.
Она сняла вуаль и мне улыбнулось лицо милой старушки.
— У тебя есть три вопроса, — произнесла она томным голосом, меняя лицо на облик женщины с губами на пол лица, — Твой первый?
— Конечная цифра Пи!
Она щелкнула пальцами и передо мной появился метровый железный ноль.
— Эээ?
— Любое число бесконечно, — а вот это уже голос моей учительницы по алгебре, — И у каждого множество, бесконечное множество нулей. Пи не исключение.
Надули! Так и знал.
— Ладно... — я потер руки, — Второй вопрос...
Так, теперь нужно думать лучше. Тайна Вселенной. Какая же тайна..?
— Когда Вселенная прекратить свое существование? — спросил я.
— Никогда, — ответила она, голосом моей матери, при этом выглядела как директриса, — Вселенная вечна и она сжимается и расширяется одновременно.
— Кто ты?
Эти слова просто вырвались изо рта, прежде чем мозг успел хоть как-то среагировать.
— Уточни, будь добр, что именно ты имеешь ввиду, — попросила она сухим официальным голосом.
— Отвечай на вопрос!
— Я смерть и рожденье, Я взлет и паденье, Я мир и боренье, Покой и движение.
Вокруг нее заплясали красные огонки.
— Я то, что ты ищешь, Чего избегаешь, Я то, чего жаждешь И что отвергаешь…
Стрелка метронома сломалась и рассыпалась на тысячи мелких кусочков.
— Походкой беспечной Пришла ниоткуда, Была я извечно И вечно пребуду.
С нее вдруг слетели черные бабочки и я увидел синеволосую девочку в синем же платье.
— Для тебя я теперь лишь Госпожа, — произнесла она тихим бесцветным голосом, — Я ведьма, а ты... ты всего лишь человек.
Она протянула руку.
— Отдай свою душу.
— Вот еще! Душу захотела! Не получишь!
Я отшатнулся и тут же понял, что мне вообще-то все равно. А затем заметил у Госпожи беленький шарик в руках.
— Хорошо. А теперь пошел вон. Я тебя еще позову.
А затем я очнулся в палате, словно ничего и не было.
Да, жизнь для меня изменилась, мне больше не были интересны тайны Вселенной, кроме одной — кого же я тогда вызвал? С кем говорил?
Но я знаю, что однажды она явиться и тогда я это узнаю.
Но я буду готов.

[Гость]

ээ, автор, а что, проверка грамотности в ворде не работает?

однажды она явиться

здравствуй, школа!
не он

[Гость]

Исполнение 2.
3089 слов.

начало

Он стоял перед величественной, из камня и металла фигурой, чье лицо терялось в необозримых высотах под самым потолком. С одной стороны на замершую фигуру падали мягкие лучи солнца, пробивавшиеся цветными бликами сквозь оконные витражи. С другой же она неровным, тусклым мерцанием освещалась факелами.
Из мрака к мужчине скользнул жрец. Он откинул капюшон и обратил к стоявшему молодое лицо. Он походил больше на любимца женщин, который умело владел чарами обольщения и успешно жил за счет влюблявшихся в него, нежели на аскетичного приверженца веры. Молодой человек улыбнулся, заметив проступившее на его лице смятение.
-Внешность обманчива, мой друг. Многоликая прекрасна и безобразна. Она несет свет и тьму. Она есть последняя истина и первая ложь…
Мужчина остановил жреца движением ладони. Он знал: эти фанатики могли еще долго играть в антонимы, восхваляя свою богиню и низвергая ее в самые глубокие пучины. Он пришел сюда не за этим.
Где-то в вышине было её лицо, в золотой короне с обрамлением из мостовых булыжников. Отсюда лицо казалось одновременно прекрасным при определенной свете, и между тем, когда свет факелов начинал мерцать – безобразным. Но жрец смотрел на нее с немым благоговением, словно видел нечто большее, чем было доступен обычному взору непосвященных.
-Сейчас ей мало кто поклоняется, но мы сохраняем веру в наших сердцах,- молодой человек улыбнулся вновь, но глаза его были стылые, холодные. Он смотрел изучающее, выжидательно, и мужчина, откашлявшись, произнес:
-Мне сказали, что она может помочь мне познать мироздание. Она может показать, что есть добро и зло. И также я слышал, что она…
-Она?
-Исполняет желания.
К его удивлению, жрец искренне рассмеялся. Он прикрыл рот ладонью, и длинные пальцы по-паучьи заскользили по алому всполоху на бледном лице. Теперь жрец казался измученным больным, оставаясь при этом поразительно притягательным. Мужчина помотал головой, и наваждение исчезло. Лицо перед ним было все столь же молодо и загорело, как раньше, а сам жрец озабоченно и удивленно рассматривал его.
-С вами все хорошо?
-Д-да… кхм. Так что мне нужно сделать, чтобы?..
-Просто попросить. Я не уверен, что сама богиня ответит вам на ваши молитвы. Она редко отзывается даже на наш зов, её покорных слуг,- жрец вздохнул и провел ладонью по волосам, отводя черные пряди в сторону и на мгновение вновь являя «лихорадочный» вид. Мужчина моргнул снова, сгоняя морок.
-Но вот её сыновья, думаю, с удовольствием помогут вам в вашем начинании, мой друг. Стоит лишь попросить.
-И все? И что же я должен дать в ответ?
Жрец молчал. Он молча побрел вдоль других фигур, стоявших подле центральной, более низких и между тем более величественных. Первая из них сияла отполированным кропотливо и с дотошностью золотом и серебром. Лик старшего из сыновей был прекрасен и горд, но черты лица смазывались, расплывались в сознании, стоило лишь отвести взгляд. Весь он ускользал, не позволяя вспомнить его облик, оставляя в сердце лишь благоговение, тихое и почти раболепное. Вторая фигура, на которую не попадал оконный свет, была выдолблена из цельного черного камня. Лицо, когда-то не менее, возможно, прекрасное, чем у других двух богов, было исполосано трещинами и царапинами, словно чья-то жестокая рука однажды под покровом ночи обезобразила его черты. Мужчина безмолвно смотрел на изумрудную змею, которая, обвивая плечо и руку, вытягивала морду рядом с костлявыми, худыми пальцами. Она казалась живой, готовой вот-вот броситься на жреца, который подошел к ней вплотную.
-Дать?- голос звучал хрипло и громко в тишине храма. Несколько фигур в темных капюшонах вздрогнули, но не поднялись с колен и продолжали шептать молитвы.
-Дать?- повторил жрец, разворачиваясь.- Что можете дать вы богу? Богине? Чего нет у него или неё, что вы можете отдать в обмен на их благословение?
-Жизнь. Душу?- наобум бросил мужчина, вызвав очередную усмешку.
-Каждая жизнь и так принадлежит им. Они судят, они карают. И душа принадлежит не вам, но им – ей!- Создательнице и Разрушительнице, которая породила всех нас и уничтожит однажды. Повторяю свой вопрос: что вы можете им дать?
-Я не знаю,- признался странник.- И чем же мне придется заплатить за просьбу?
-Ничем,- жрец пожал плечами.
-Как – ничем?
-Так. Бог всемогущи, и единственное, что связывает их с нами, смертными – наша вера. И вы поверите в них, когда они дадут вам то, что вы желаете, хотите вы этого или нет. Ибо кто может быть реальней, чем бог, который дарит подарки всем, кто ни попросит? Он реальней, нежели тот, кто является лишь избранным святым. Скажите мне, вы верите в святых? И в то, что, достигая просветления, они были благословлены и одарены теми, в кого они столь рьяно верили?
-Мне всегда казалось, что это лишь сказки да легенды.
-Именно. Эти боги же услышат ваши молитвы и отзовутся на них. Вам нужно лишь попросить.
Мужчина поднял глаза на три величественных силуэта и сглотнул.
-А в чем подвох?- спросил он, набравшийся подобного опыта в своих поисках смысла мироздания. Редко, очень редко с него отказывались брать плату, и тогда он тоже находил примечание мелким шрифтом при крупных заверениях, что все честно.
-Ни в чем. Ты спрашиваешь – тебе отвечают. И ты получаешь ровно то, что просил.
-Ровно?
-Ровно.
Он посмотрел на фигуры снова и выпалил, собравшись с силами:
-Я хочу, чтобы мне показали, что такое добро, и что такое зло!
Факела потухли резким порывом ветра, который, завывая, пронесся по всему залу, сдувая капюшоны и прижимая жрецов к земле. И от крика содрогнулись каменные стены, пошли трещинами, а мужчину закрутило и завертело в неизвестность…
Он ожидал всего этого. Но ничего не произошло. Жрецы продолжали молиться. Факелы продолжили гореть. И статуи богов молчали, совершенно не собираясь двигаться с места или же кричать. Мужчина с гневным воплем повернулся к жрецу, чтобы высказать все, что он думает об их шарлатанской вере, но вопль этот надежно застрял в его горле, и он издал лишь пару коротких, жалких, булькающих звуков.
Бледные щеки алели, как и губы, лихорадочным румянцем, глаза запали, вперившись блестящими, как пара черных жуков, глазами в странника. Рот кривился в усмешке, похожей на трещину в лице, а пауки-ладони бродили по длинному, аскетичному одеянию хозяина, живя собственной жизнью гнущихся во все стороны суставов и сухожилий. Мужчина моргнул раз, второй, потер глаза – но наваждение не исчезло, а жрец рассмеялся тихим, скрипучим смехом. Глаза-жуки не смеялись. Жрец повернул голову в сторону черной статуи, осклабился,- и один из пауков, сойдя с ума, подскочил и процарапал длинными ногтями хозяину по лицу. Лоскутами отслоилась часть кожи, явив миру старые, старые шрамы.
-Ну что же,- прошипел младший бог, и вместе с ним в унисон зашипела изумрудная змея.- Пойдем. Я исполню твою просьбу.

[Гость]

продолжение

Странники вошли в умирающий город. В том, что он умирал, не было никаких сомнений. Мужчина старался дышать медленно и глубоко, дабы не вздыхать гремучую смесь из смрада и едкого дыма пожарищ. Кое-где дома полыхали, местами – догорали обуглившиеся остовы. Люди кричали. Люди бежали. Люди спасались. Люди тащили все самое ценное, что могли ухватить с собой, иное же грабили другие. Они хватали все, до чего дотягивались руки, и старались как можно быстрее унести ноги. Не всем это удавалось.
Молодой человек возле них вскрикнул, когда чья-то жесткая рука в перчатке крепко схватила его за плечо. Он попытался вырваться, дергаясь почти конвульсивно. Клетка с курами выпала из его рук, подняв в воздух перья и переполошенные куриные вопли. Он рычал, испуганный, пытаясь скорее ускользнуть, но к одной руке присоединился еще с десяток. Они схватили его за рубашку, разорвав её поперек груди, и одна из пар рук критично осмотрела его лицо, притянув к себе за подбородок.
В безразличных глазах за птичьей маской несчастный прочитал собственный приговор. А странник пытался успеть вслед за своим проводником, который не шел, но тек сквозь бегущую прочь толпу, словно сквозь водный поток. И поток этот расступался перед ним, смыкая ряды почти сразу за его спиной. И мужчине приходилось поспевать, дабы не быть сметенным безжалостными волнами страха и немого ужаса, запечатленного на лицах.
-Сегодня великий день!- воскликнул некто, перекрикивая весь гам и шум. И Бог, уверенным движением цапнув его за плечо, выдернул из толпы на площадь, в самые первые, но жидкие, ряды. Плечо ответило тупой болью.
-Поистине великий день настал, братья!- вновь воскликнул некто с поспешно сооруженного помоста. Он стучал мощными каблуками сапог по прогнившим доскам, а лицо его, в саже, бледное, с запавшими глазами,- выражало восторг и торжество. Высокие фигуры в масках подле него не выражали ничего. Они смиренно сложили черные руки на черных одеждах и глядели вдаль: на толпу, спешно убегавшую и стремительно редеющую, и толпу подле, завороженную, зачарованную.
-Мы побеждаем, братья! И болезнь отступает! Она боится нас, братья! А знаете, почему?- вопросил он у толпы. Толпа что-то невнятно проблеяла в ответ. Странник видел: они были усталые, они были измученные. Они хотели, они страстно мечтали…
-Конца,- закончил за него так и не озвученную мысль бог. А на помосте оратор уже воздел руки к мрачным, затянутым облаками небесам:
-Бог наш подарил нам огонь! И, очистив от скверны все уголки, мы вернем прежний лик нашему прекрасному городу! Просто верьте мне! Верьте!..
Его крики эхом отражались от стены позади и уходили вперед, постепенно растворяясь и сходя на нет. Он кивнул молчаливым фигурам позади него, и…
-Представление началось,- с язвительными нотками заметил бог, когда в небо взвились первые несмелые языки пламени.
Некоторые люди были еще живы. Они стонали, они умоляли о помощи, о прощении, о жизни,- но их перекрикивал безумец, вопивший об очистительном пламени, которое спасет их всех. И народ верил. Странник видел это, видел, как просветлялись лица собравшихся, как глаза становились живыми. Глаза, в зрачках которых плясал огонь кострища. И сам безумец улыбался, поправляя серебряный венец на собственной голове, вдыхая запах смрада как запах лаванды. Он верил, больше всех остальных, больше обычного люда он верил.
Бог сочувственно смотрел, как мужчину тошнило прямо на брусчатку площади. Он разомкнул воспаленные губы, когда странника снова вывернуло наизнанку:
-Вера,- вздох,- вера есть главное. И чем страшнее приговор, чем ярче наказание – тем больше способен уверовать человек. Вставай. Мы не закончили наш…обход.

Воздух пронзил чистый звук звенящего металла. И звон обнажавшихся мечей, один вслед другому, лились мелодией по взрытому, омертвевшему полю. Они стояли, как один. Они были единым целым, живым, верящим в собственную отвагу и даже своего рода бессмертие. Герои не умирают, и они, уже мнившие себя таковыми, были готовы запечатлеть себя алыми чернилами в книге Истории. И кого, кого действительно волновало, как они сделают это?
Странник стоял возле гнедого жеребца, который нетерпеливо бил копытом о землю, раздирая клоки дерна и поднимая в воздух клубившуюся пыль. С лошадиных губ по уздечке стекала слюна, и сам он дышал тяжело и сипло, готовясь через миг рвануть вперед. От скачки его отделял лишь туго натянутые уздцы, которые держала женщина. Она с самодовольством оглядывала стройные ряды своего войска, потряхивая огненно-рыжей копной. Одна же из свободных рук покоилась на длинном мече, богато инкрустированном и резко выделявшемся на фоне нечищеных доспехов. Она то и дело любовно поглаживала украшенную рубином навершие и поправляла клинок в ножнах, проверяя, насколько плавно и легко тот выходил из ножен. И мужчина в очередной раз вздрогнул от скользящего лязга, который мурашками пробегал по позвоночнику.
-Смотри,- он слышал, чувствовал, как на губах бога играет улыбка.- По ту сторону. Видишь ли ты то, что я хочу тебе показать?
Странник вгляделся в далекие ряды на той стороне поля. Он не видел почти ничего, кроме развевавшихся горделивых знамен… Он резко вскинул голову, смотря на черного ворона, что взирал на него с кипельно-белого, странно чистого знамени над рыжей головой. И он же смотрел на такого же ворона, но на синем полотне, что реял над строем другой армии. От елейного голоса над ухом подташнивало вновь:
-Не ничего чище, чем война с самим собой, тебе так не кажется? Только так можно уничтожить разногласия, внутренние противоречия…Отруби голову тому, кто с тобой не согласен.
Мужчина закрыл глаза, когда зычный женский голос послал войска в атаку. Он закрыл уши от оглушающего рева сотен и тысяч глоток, которые выкрикивали короткие девизы и кличи. Он сглотнул подступивший к горлу комок с единственным желанием: чтобы это скорей закончилось.

Им было весело и жарко, и разумы, заплывшие жиром и выпивкой, мыслить не желали, щедро предоставляя себя случаю. Они были счастливы в агонии собственных жалких тел, которые потели и краснели, извивались и вскрикивали в безумной ночной пляске. И случайные здесь гости осторожно переступали через десятки оргазмирующих тел, бессмысленным взором провожавших их на их пути. Первый гость шел неспешно, легкой походкой наступая на, казалось, освобождавшиеся за мгновение, свободные участки липкого пола. Второй гость шел след в след, то и дело поднося к лицу платок и мечтая лишь о том, чтобы его не стошнило.
-Смотри,- произнес первый, не оборачиваясь.- Вот то, чего ты желал видеть. Посмотри на их лица, запомни хорошенько. Смотри, до чего довели они себя. Бессмысленный скот, не правда ли?
-Грубо…
-Но именно так ты подумал о них. Свиньи, валяющиеся в грязи, потные и визжащие.
На низеньком помосте – импровизированной сцене – стояли медные весы. Они покачивались в удушливом мареве, сохраняя видимый баланс. Обе чащи пустовали, но создавалось впечатление, будто невидимая рука то вкладывала на одну сторону ношу, то переносила ее на другую. Гость покопался в складках плаща и выудил на свет позеленевшую от времени монетку. Он задумчиво повертел её в руках, посмотрел на нее в тусклом сиянии единственной уцелевшей на столе лампы и подбросил в воздух. Странник же замер, заворожено проследив взглядом за кружащимся полетом, прикованный к своему месту больше собственным страхом и содроганием, нежели костлявой рукой, что крепко вцепилась в его лодыжку.
Монета тихонько звякнула, и весы, накренившись, со скрипом опустились на одну сторону.
И наступила тишина.
Страннику было жутко. Он смотрел с немым ужасом на замерших людей – людей ли? – которые бессмысленным взором уткнулись в весы как в свою единственную благодетель. Они замерли, как были, с искривленными недавним счастьем лицах, с воплями, так и застрявшими в их глотках. Они ждали. Они с немой надеждой смотрели на весы, но они безмолвствовали, замерев в окончательной своей точке.
-Смотри. Смотри внимательно,- голос бога оглушал в повисшей тишине.- Смотри на то, что ты желал лицезреть. Посмотри на этих людей и на их поступки. Смотри им в глаза, читай их мысли и чувства. Смотри и увидь то, что я показываю тебе.
-Это и есть зло?
Бог не ответил. Он медленно опустил руку в чашу, придерживая длинный рукав. Безмолвная, погруженная в транс толпа неотрывно следила за ним и его действиями. Он зажал между двух суставчатых пальцев позеленевший медяк и явил его толпе. Она тихо, сдавленно ахнула, больше выпустив воздух из своих легких. Один из пауков легким движением привел весы в прежнее подвешенное состояние, и люди, словно очнувшись, облегченно сбросили с себя недавние неприятные, пугавшие их воспоминания. Они не желали помнить, что происходило, они не желали знать, что произойдет. Важным было здесь и сейчас, все остальное – иллюзия и миф.
Костлявая рука получше уцепилась за его штанину, и её хозяйка, цепляясь и подтягиваясь, поднялась, став наравне со странником. Мужчина, до того твердо решивший бежать отсюда как можно дальше, замер. Она была красива. Не прекрасна, но приятна лицом, и тело её было не идеально и немного костляво, но между тем притягательно. Он поозирался и заметил, что и прочие мужчины и женщины, юноши и девушки не походили на опустившихся, на скот, свиней, которые лишь жрали, пили и совокуплялись. Нет, они занимались именно этим, и в их глазах загорался смысл лишь на мгновение – когда взгляд встречался со взглядом, когда на единый миг разум вздрагивал в туманной, пьяной дымке – и тут же стыл, когда контакт этот терялся. Но между тем…
Девушка упала обратно. Она больше не оборачивалась к нему, шаря руками, губами тянулась она уже не к нему, но любому другому, который был близок. Бог положил ему на плечо ладонь и слегка сжал. Пальцы и него были холодные и сухие, как у мертвеца.
-Мы идем дальше.
-Ты не ответил мне.
-И не отвечу. Я не обязан говорить тебе, что есть добро, что есть зло. Я лишь показываю.
Алые губы растянулись в тонкой, кривой линии разлома.

[Гость]

конец

Они снова стояли в храме, и послушники меняли свечи на «светлой» его стороне. Все было по-прежнему, неизменно. Странник отшатнулся от жреца. Тот не выказал ни малейшего удивления и плавно сплел пауков вместе.
-Я показал тебе все, что ты пожелал. Как ты мог видеть собственными глазами.
-Что ты мне показал? Добро? Зло? Что это было, черт возьми?
Бог лишь пожал плечами, улыбаясь и вновь принимая прежний вид. Лишь шрамы, рассекавшие все лицо, оставались неизменными.
-Скажи мне, о неразумный, о чем ты думал, обращаясь к Великой и Низменной? Уделил ли ты хоть крупицу своего времени на то, чтобы узнать о ней хоть что-то прежде, чем заявляться со столь наглой просьбой?
-Я..- мужчина откашлялся.- Я читал.
-Читал,- повторил бог с саркастичной усмешкой.- Читал. А что ты знаешь о ее сыновьях, глупец?
-Я..но я же..к богине обращаюсь…а не…к ним…тебе…
Тихий, сыпучий смех эхом отразился от высоких сводов храма. А потом щеки странника коснулась длинная когтистая ладонь и притянула к изуродованному лицу.
-Моя мать не являлась сотни лет даже к нам, рожденным из чрева её! Не думаешь ли ты, что она вдруг снизойдет до тебя, мм? Мой брат,- он осклабился,- о, мой расчудесный братец может лишь дарить дожди да смягчать зимы по слезным просьбам. Он ни черта не смыслить с тех, кто остался на его плечах после ухода матери. Совершенно!
Когти, прочертив две тут же закровоточившие борозды, исчезли вместе с рукой. Бог двигался плавно, легко. Он подошел ко всем трем статуям и заговорил иначе. Иным тоном, полном усталости.
-Лишь я могу понимать вас, смертных. Лишь я могу услышать ваши молитвы. Но я не могу, о, я ни за что не буду делать все так, просто, как умеет мой братец! Показать, что есть добро, а что зло, ха! Мой дорогой,- он резко развернулся к страннику и тот отпрянул – лицо бога, перекосившееся, казалось еще более отвратным зрелищем, чем раньше.- Мир не белый. Мир не черный. Мир не имеет своего цвета. Это перелив оттенков и градаций, это целая палитра, выходящая за рамки двоичного мышления. А ты желаешь всего и сразу. Разделить тебе одно от другого. Посмотри.
Он махнул рукой в сторону фигур за своей спиной.
-Нас двое. Но скажи мне, кто из нас человечнее, кто добрее: тот, кому ты можешь молиться хоть целую вечность, но если ты не просишь урожая или долгожданное дитя, не откликнется; или же просить совета у того, кто слышит всякого?
-И который покажет все так, как пожелает. Вывернет все наизнанку.
-Именно. Я имею на это право. Я есть бог. Я показал тебе троих своих подопечных. И все краски безумства, сквозь которые проступает благодетель. Как же это понимать? Ты волен понимать это ровно так, как угодно.
Мужчина задумчиво нахмурился. Что-то волновало его, что-то не давало ему покоя в этих трех показанных ему событиях. Что-то указывало ему на некую…незавершенность?
-Венец.
-Что венец?- бог, было отвернувшийся, выражая полную утрату интереса, обернулся.
-Венец. Меч. Весы. Эти знаки не новы. Их использовали не только в твоей…вере.
Он оскалился, кивнув.
-И не хватает четвертого.
-Не хватает. Но четвертый мой подопечный еще не явился в этот мир. Увы.
-Что будет, когда он придет?
-О,- две паучьи руки мягко огладили его лицо, а в ухо дохнуло могилой,- тогда, поверь мне, мир действительно узнает, что есть добро, а что зло. И молись не дожить до этого дня.
Странник резко обернулся – но храм опустел.

[Крылатый Бродяга]

Автор 2, это было...странно.
Кое где в тексте я заметила несколько шероховатостей, но текст определенно зацепил. Особенно последняя часть:

-Нас двое. Но скажи мне, кто из нас человечнее, кто добрее: тот, кому ты можешь молиться хоть целую вечность, но если ты не просишь урожая или долгожданное дитя, не откликнется; или же просить совета у того, кто слышит всякого?

-Венец. -Что венец?- бог, было отвернувшийся, выражая полную утрату интереса, обернулся. -Венец. Меч. Весы. Эти знаки не новы. Их использовали не только в твоей…вере.

Только напомните, а какой символ у четвертого?

[Гость]

Крылатый Бродяга, благодарю за отзыв. А четвертый - это коса. Думаю, это выглядело несколько сумбурно, потому что это часть куда большей истории