Freedom, Equality, Creativity.
Original. Девушка-оборотень. Уйти из выгоревшей деревни и выть на луну. "Волки не плачут". Найти виноватых.
-
-
07.02.2011 в 01:01- Волки не плачут… Волки не плачут, - упрямо мотает она головой, размазывая кровь, а вовсе не слезы по измазанным гарью щекам. - Это людям можно быть слабыми, не зверям. Людям позволителен путь слез, а не крови. Волки же выбирают месть, а не жалость…
Тупым ножом обрезать длинную растрепанную косу, располосовать лезвием запястье, давая клятву на собственной крови, не поднимаясь с колен выгнуться, подставляя лицо неяркому лунному свету и позволить себе издать низкий, гулкий вой, обещая себе, обещая тому, кому она будет мстить, обещая тем, за кого она будет мстить. Скоро полнолуние. Скоро. Совсем скоро…
Крестьяне веселились, теперь уже со спокойным сердцем – никого не боясь. Темнело, но уходить с улицы и запираться по домам никто не спешил. Потому что теперь можно было сдержанно благодарить отряд заезжих рыцарей, кланяться местному священнику, мягко и радушно улыбающемуся веселью прихожан. Можно было пить пиво с друзьями и обниматься с девушками под раскидистыми ивами на берегу не быстрой реки. Можно было пасти овец на выгоне за деревней и знать, что ни одна из них не пропадет. Можно было гулять в лесу и не опасаться наблюдающих странных глаз с вертикальным узким зрачком и не шарахаться ночами от странного тоскливого воя. Вторые сутки, как крестьяне стали полноправными и единственными обладателями и обитателями окрестных земель. И нельзя сказать, что это обладание им не нравилось. Безнаказанность – заманчивая вещь. Но они об этом, конечно же, не думали.
Издревле у этого леса были Хранители. Люди знали о них, уважали и почитали их, за мудрость, силу и справедливость. Хранители были не людьми – оборотнями, но они всегда оберегали свои владения, приходили на помощь тем, кто в ней нуждался и сторонились людей. Мало кто знал, где находится их деревня – всего несколько домов, еще меньше людей знали, что оборачиваются они только в полнолуние, а в остальное время от людей их отличали только неестественно хорошая реакция, ловкость и какая-то хищная грация в движениях. Ну и глаза, со странными острыми зрачками. Время шло, люди менялись. Лес постепенно вырубался, а звери стали сторониться людей. Церковь из гонимой горстки последователей своего вождя стала диктовать всему миру свою волю. А тех, кто жил по-прежнему и оставался верным себе, уничтожали, жестоко и целенаправленно. Благороднейшие из благородных обнажали мечи, разыскивали укоренившихся в неведении язычников и несли свет Истинной Веры. Жестокое, страшное, кровавое время… Которое дошло и до них. До ее семьи. До ее друзей. И случайно оставило в живых ее… надолго ли? Она не знала. Прячась на широкой ветке развесистого дуба и наблюдая за людским гуляньем, слушая пьяный гогот и визгливый смех, она не думала о том, переживет ли она эту ночь. Она нашла их – убийц ее семьи. А значит, силы отомстить ей хватит. Луна поможет. Ведь сегодня ее время. Ее и Луны.
Луна, наконец, взошла на небо круглым серебряным яблоком. На нее впервые смотрели без опаски. Но, видимо, старый укоренившийся страх все-таки пересилил бесшабашность, и стоило луне затянуться первыми низкими тучами, люди разошлись по домам, отговариваясь друг перед другом завтрашними спешными делами. А девушка, услышав Зов, на который с готовностью откликнулась ее кровь, поспешила в глубь леса – редко когда удавалось перекинуться неслышно, а ее вой мог насторожить ее жертв раньше времени.
Гибкая, стройная фигурка поспешно обнажалась в лунном свете – не то, чтобы было жаль одежду, но так лучше. Можно показаться Матери Луне, доказать, что она достойная ее дочь. Протянуть ладони к ней в безмолвной просьбе, зная, что услышит. Зная, что поможет. Почувствовать, как странно холодная, но бурлящая в венах сила раздирает ее изнутри, ощутить свое тело неестественно сильным и ловким. Закрыть глаза, чтобы через мгновение окинуть пространство вокруг острым, всевидящим взглядом, вдохнуть застоявшийся в темной чаще воздух, и, небрежно помахивая хвостом, направится творить расплату – ведь это ее ночь и ее право. Право быть сильной.
Деревня встретила ее равнодушной тишиной – держать собак тут было еще не принято. Только священник зашевелился беспокойно во сне, когда серебряный крест на его груди беспокойно запульсировал. Быстрая тень сновала от двора ко двору – двери перед ней открывались сами. Неправильно было убивать их во сне, хотя и милосердно – но ведь никто и не разбудил ее семью, когда поджигали их дом. Об этом не хотелось думать, но терзая очередное беззащитное горло острыми длинными зубами, она вспоминала лицо матери, старшего брата… с которым вечером сильно поссорилась и ушла ночевать в лес. И с каждой рваной раной, с каждым глотком крови в его честь она просила у него прощения. Она знала, что он услышит. Не мог не услышать во время такой тризны…
К рассвету остался один дом. Один единственный. На отшибе. Небольшой и странно опасный. Сено, на котором в сарае ночевали приезжие любители острых ощущений и быстрого суда, впитало в себя кровь. Их оставалось двое, и, видимо, оба в доме – их странный беловолосый предводитель и священник, от имени своей паствы натравивший на них облаву. Окно в спальню мирно спящего священнослужителя было приоткрыто – она со двора слышала его мерное дыхание. Но медлила она лишь долю мгновения. Ее время заканчивалось – скоро должен был прийти рассвет. Прыжок, рваный взмах, чуть клацнувшие когти по подоконнику – и тело, только что спавшее спокойным сном, забилось в конвульсиях, засыпая новым сном – уже вечным. Но тут удача изменила ей. Оторвавшись от своей добычи, она увидела стоящего в проеме распахнутой двери вооруженного человека. Он пах металлом и легким испугом. А его глаза просто светились удивлением и восхищением.
Молодая волчица отпрянула в дальний угол и поймала полувзглядом первый луч утреннего солнца. Вытянутая окровавленная морда исказилась в жутком оскале, все ее тело выломалось в резкой ломаной судороге и через какое-то странно смазанное мгновение изменилось. Теперь перед мужчиной стояла молодая, неестественно и как-то первобытно прекрасная девушка. Обнаженная и вся в крови. Убить зверя он мог… сжечь деревню без предупреждения – недавно оказалось, что тоже. Кто же знал, что титул Светлейшего Паладина окажется столь обязывающим. Но теперь… ее… рука, держащая меч, дрогнула и опустилась. Но странное создание не расслабилось ни на мгновение:
- Все твои люди мертвы. И мне не хватило мгновения, чтобы убить тебя.
- За что же?
- Тебе не понять, убийца беззащитных. Тебе не понять. Но скоро, я клянусь, я донесу до тебя это понимание.
- Что ж…
Но его не дослушали. Совсем звериный бросок до оконного проема, и мужчина остался в комнате один. Как он подозревал, не только в комнате. Через мгновение, когда он выглянул на улицу, там никого не было. Странная нелюдь испарилась словно в никуда. Но он был уверен – они еще увидятся. Она не успокоится, пока не убьет его. Он не успокоится, пока не поймет ее…
-
-
07.02.2011 в 14:07Не з.
-
-
07.02.2011 в 18:47Получилось шикарно, как в какой-то сказке
Откроетесь?
заказчик
-
-
07.02.2011 в 19:28Полнолуние все-таки это время оборотней, и мне хотелось эту тему обыграть.
А продолжение... Ох, я не думала об этом, но вместить все я не смогла, история не окончена, а комкать конец не хотелось.
Вот он, собственно, автор.
-
-
07.02.2011 в 19:44Да уж, все-таки полнолуние -время оборотней, а не одомашненых носферату-
-
07.02.2011 в 22:38Но почему же они одомашненные? Сваливать просто особо некуда, да и лес бросить не на кого...-
-
23.02.2011 в 15:222327 слов.
Ей просто повезло - она увидела дым только поутру, проснувшись на мокрой от росы поляне.
Ей просто не повезло - это уже потом, когда она выла над своим младшим братом.
Весь её род был убит. Все дома - все четырнадцать - были подожжены, но затушены ночным дождём, а перед домом старейшины лежала волчья шкура и освежёванный труп.
Свенгаль кричала до хрипоты - кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь! - но никто не отзывался. Она просила брата проснуться, но он только смотрел в небо светлыми мёртвыми глазами, похожими на мраморные шарики. Его кожа была похожа на мороженое тесто. У него были синюшные пальцы, зарывшиеся в грязь, чёрная и заскорузлая от крови рубашка и разорванные штаны. Свенгаль не хотела знать, что с ним сделали, но знание всё равно пришло, когда она увидела синие и багровые следы на его бёдрах.
В её доме выгорели сени и зал, где стоял дубовый стол, печь и тотемы. Свенгаль, шатаясь, пошла в заднюю комнату. Небо белело за чёрными просевшими балками.
Её бабка лежала на полу возле кровати, проткнутая сломавшимся посередине древка копьём. Седые космы разметались по доскам, скалились жёлтые сточенные клыки. Она умерла с ненавистью в слепых глазах, и воздух был густым и горьким от её предсмертных проклятий. Свенгаль кинулась прочь, споткнулась за обгорелую опрокинутую скамью и упала с крыльца. Её вырвало желчью.
Брат лежал прямо перед ней. Свенгаль вдруг увидела, какие у него жёлтые восковые губы, и глухо разрыдалась.
К ночи она стащила всех, кого смогла достать из сгоревших домов, в дом старейшины. Мертвецы были неподъёмными, как вросшие в землю камни. Свенгаль говорила с каждым. Она почти ослепла от слёз, у неё разболелась спина. Последним она потащила старейшину. Она долго не могла дотронуться до освежёванного тела - ей казалось, что ему будет очень больно. Затем всё же обняла поперёк широкой груди, прижала к себе скользкое, холодное. Окостеневшие лапы торчали ветками, болтался сломанный тонкий хвост. Зубы жутко белели в темноте - широкая ухмылка смерти. Свенгаль дотащила его до крыльца, с трудом подняла по ступенькам. Уронила у двери, взвизгнула, когда голова со стуком ударилась о доски. Дальше потащила, взяв за лапы.
В зале было тесно. Мертвецы смотрели на неё с пола, со скамей, со стола. Из темноты.
С накатившей вдруг слабостью Свенгаль поняла, что многим забыла закрыть глаза.
Когда она свернула и занесла в дом шкуру, уже взошла луна и поднялся ветер. Лес шумел, заглушая своими запахами запах гари.
Свенгаль подожгла дом старейшины. Она хотела просидеть у огромного костра до утра. Ей верилось, что духи придут попрощаться. Но мерцающий свет огня, его мерный рёв и сухое тепло сморили её, и она уснула на земле. Во сне она перекинулась, закрыла серо-рыжую морду лапами.
Крыша дома с треском и шумом обрушилась. Свенгаль заскулила, вздрагивала боками. В ночи не было никого, кроме неё.
Она проснулась к полудню. Дым въелся в мех, угнездился в носу и во рту. Свенгаль увидела огромное пожарище, чёрные остовы балок и стен, жаркое свечение в слоях золы. Кашляя, отползла. Тошнило, кружилась голова. Свенгаль скусила несколько травинок, и от горечи на языке тошнота отступила.
Она оглянулась на деревню и вдруг увидела, как она пуста. Никого нет на дороге между домами. На лугу, где обычно играют дети, тихо, и неподвижны качели. Дома молчат, в провалах дверей темно, и запах - холодный запах остылого пепелища.
Понимание обрушилось на неё, как скала, раздавило, и она завыла, заметалась, упала на землю, царапая траву когтями. Горе раздирало её изнутри. Свенгаль хотелось вскрыть себе грудь и живот - чтобы оно всё вышло наружу, выпало чёрными комьями солёной каменистой земли. Она сорвала голос, но вся её тоска всё равно не вместилась в безумный вой.
Когда она затихла, лежа на боку и дыша, как после гонки, в лесу пронзительно закричали птицы.
Мысль о мести была в её голове всё это время. Кажется, она родилась ещё в тот момент, когда Свенгаль увидела дым на фоне утреннего неба. Эта мысль, больше похожая на инстинкт, сидела где-то в основании черепа, как красный уголёк, и она разгорелась пожаром, когда Свенгаль пришла в себя - с болью в сорванном горле и груди.
Это так просто. Не может быть иначе.
Они убили мою семью. Я убью их. Это не даст ничего, кроме справедливости. Месть и не может дать ничего, кроме справедливости - она никого не воскрешает. Но она тушит пожар в голове.
После пожара ничего не останется, кроме золы, но это неважно, когда ты - последний из рода.
Свенгаль встала и побежала в дороге. Она уже не смотрела по сторонам. Опустила нос к земле,, принюхалась, ища след за горечью дыма и старыми запахами родни. Она бегала от обочины к обочины, напряжённо опустив хвост. Вдруг она замерла, глянула на лес. Снова принюхалась, убеждаясь, что права, и потрусила к чащобе.
На берегу моря осень наступает, когда вода на рассвете оказывается почти чёрной.
Корабли темнели на фоне светлого песка - подтащенные близко к воде, залатанные, с начищенными драконами на носах и заштопанными парусами. Пленённые в походах рабы таскали припасы - засолённую рыбу, пресную воду и лепёшки. Воины собирались выступать, как только ветер сменится на восточный. Все надеялись вернуться до Самайна.
Пятнистый шёл по кромке каменистого откоса, издали наблюдая за суетой вокруг кораблей. Старый Хеймдалль, слепой на один глаз, с кожей, сморщенной ожогами, шёл впереди. У него была падающая, хромающая походка - пятнадцать зим назад ему перебило ногу веслом.
- Совершили подвиг, - хмуро сказал он, и Пятнистый вытянул шею, прислушиваясь. - Вырезали целую деревню. Ночью. Оборотни, как же. Подвиг.
- А что не так? - удивился Пятнистый. Хеймдалль остановился и оглянулся на него.
- Ты что? - медленно, раздельно спросил он. - Не понимаешь?
- Понимаю, - мрачно ответил Пятнистый. - Подло. А не подло - наших коров жрать? И Вистуру кишки выпускать - тоже не подло?
Хеймдалль подошёл к Пятнистому, взял за шкирку и встряхнул. Пятнистый клацнул зубами.
- Вистура задрал медведь! - заорал Хеймдалль. - Слепые идиоты! Как можно было принять лапу медведя - за волка?!
- Да я-то что?! - тоже заорал Пятнистый, вырываясь. - Я вообще!.. Я и не видел его! Сказал ярл - волки, значит, волки!
- Ярл, - выплюнул Хеймдалль и отпустил Пятнистого. - У Хельги ярла весь ум местью перешиблен. Он везде видит волков. Ждал повода семь зим - и дождался.
Пятнистый хмуро одёргивал рубаху.
- Ворот порвал, - буркнул он и покосился. - Сам - волк...
- Умолкни, - бросил Хеймдалль. Пошёл дальше, ещё сильнее припадая на искалеченную ногу. Пятнистый двинулся следом, чувствуя неприятный, скребущий какой-то осадок на душе.
Ну, вырезали. Ночью. Так оборотни же. В глухие ночи после полнолуния они спят, как обычные люди.
- Нельзя мстить всему миру, - вдруг горько сказал Хеймдалль. - Все до единого не могут быть виноваты. Найди того, кто провинился перед Правдой Богов, и успокойся. Дай жить себе и другим. Иначе...
- Что - иначе? - спросил Пятнистый. Он не любил таких наставлений.
- Сойдёшь с ума, - коротко ответил Хеймдалль.
Они помолчали. Камешки шуршали под их ногами.
- Мне снился дурной сон, - сказал Хеймдалль. - О рыжем волке.
- Скажи ярлу.
- Ярлу не стоит ничего говорить о волках.
Пятнистый раздражённо подумал, что тем более не стоит говорить ему самому, как вдруг за деревянной стеной закричали. Хеймдалль замер, накренившись. Пятнистый рванул мимо него, выбежал по тропке к воротам, влетел, оглядываясь. Кто-то толкнул его в плечо, пронёсся, сверкая зазубренным мечом. Народ валил к лесу. Пятнистый огляделся и побежал в обход длинного общего дома. Пухлая Рейтан шарахнулась от него, взвизгнула вслед - «что случилось?» - но Пятнистый проскочил мимо. Он и сам не знал, что случилось.
Его вынесло за угол дома, и он увидел рыжую собаку. Она удирала в лес. За ней с ором и воплями, как будто их режут, неслись воины из молодняка и пара старших.
Пятнистый ошалело проводил собаку взглядом. Она была тощая, грязная и хромая, и тащила в зубах белый свёрток. Вбежав под деревья, она споткнулась и упала, свёрток покатился на землю, и Пятнистый вдруг обмер, увидев, что это ребёнок.
Собака вскочила и сцапала младенца. Рванулась в лес, но тут кто-то кинул в неё дубиной - попал в ребристый бок. Раздался глухой стук и скулёж, но собака всё равно побежала, припадая и вихляясь. Она скрылась в тумане, и туда же с шумом вломилась толпа преследователей.
- Волк, - пробормотал Пятнистый. Его глаза вытаращились от изумления. - Рыжий волк?
Позади визжала женщина. Пятнистый обернулся, взглянул дико и поспешил в лес.
Бежать пришлось недолго. В двух полётах стрелы к югу от кромки леса пролегало устье реки, впадавшей в море. Крутые откосы спускались к ней, как в ущелье, внизу у самой воды серели каменные лбы и росли бурые, колючие кустарники. Вот к краю этого откоса воины и загнали рыжего волка.
Когда Пятнистый подбежал, он увидел, что все стоят полукругом - странно притихшие. Это нехорошее молчание повисло в воздухе, отравляя его. Пятнистый подошёл ближе и толкнул в плечо ближайшего - коренастого мрачного Олафа.
- Эй, что здесь?..
Олаф молча сгрёб Пятнистого за шею и протолкнул вперёд.
Волк стоял у края обрыва, широко расставив ноги и скаля клыки. Младенец лежал под его мордой, так близко, что слюна капало на маленькое личико. Белая холстина, в которую он был завёрнут, запачкалась в земле. Младенец не плакал. Он разевал розовый беззубый рот и сдавленно кряхтел, словно задыхаясь, и дёргал ручками, выпутываясь из грязной мокрой ткани.
А волк выглядел жалко. Худой, всклокоченный, с колтунами в серо-рыжей шерсти. Длинная его морда была перечёркнута глубокой царапиной, нос не блестел, как будто покрытый налётом пыли. У него были очень белые острые клыки, как у щенка. Пятнистый понял, что волк очень молод, ещё подлеток. Он взглянул зверю в глаза и оцепенел от ужаса. Глаза у того были человеческие.
- Чей ребёнок? - спросил Пятнистый сипло. Ему долго не отвечали.
- Мой, - прозвучало, наконец, откуда-то сбоку. Пятнистый скосил глаза и увидел белого как полотно Агнара.
В голове Пятнистого как будто что-то щёлкнуло, вставая на место.
-
-
23.02.2011 в 15:23Дурная ночь. Дурной поступок. Хеймдалль, слепой на один глаз, был прав.
- Отдай ребёнка, - велел Агнар. Меч в его руке смотрел остриём в землю. - Мне мсти, не ему
Волк метнулся взглядом по толпе, ощерившейся оружием. Глаза были янтарно-карие, безумные. Красивые глаза, подумал Пятнистый, как у того рыжего мальчика.
- Давай. - Агнар сделал шаг вперёд. Волк зарычал, напружинился, как перед прыжком. Жилы вздулись на тощих лапах. Младенец слабо пискнул.
Агнар внимательно смотрел на волка. Зверь под его взглядом сдвинулся и оступился, из-под задней лапы посыпалась земля. Волк дёрнулся, оборачиваясь на пропасть. Агнар тут же ринулся вперёд, но волк кинулся на ребёнка. Агнар остановился, вскрикнув.
Волк замер, разинув красную зубастую пасть. Клыки касались лысого черепа младенца. Ребёнок захныкал, учуяв дыхание хищника.
- Какая подлость, - выдохнули над ухом Пятнистого.
Пятнистый не сразу сообразил, о ком это было сказано.
Они стояли полукругом. Оружие тускло и остро взблескивало в их руках, лица плыли белыми кругами. Свенгаль знала, что сделал каждый из них. Их запах говорил ей всё. Она видела того, кто убил её бабушку. Она видела тех, кто надругался над её братом. Ребёнок, чей отец снял шкуру со старейшины, лежал у её ног.
И Свенгаль сходила с ума от бессилия.
Она была слаба. Перед её глазами всё качалось и мерцало, и холодели лапы, как после болезни. Кажется, она умерла тогда, стаскивая свою родню под одну крышу для общего погребального костра. Боги просто забыли забрать её. Поэтому она всё ещё ходит под небом, как упырь из сказок, и не может исполнить свою месть.
Как глупо было просто прийти сюда.
Они все сильные опытные воины, у них тяжёлое острое оружие в руках, от них пахнет морской солью и кровью, и души убитых слетаются к ним безлунными ночами, несмотря на посты и очищения после каждого боя. Любой из них в одиночку сильнее неё, Свенгаль, которой всего четырнадцать вёсен и которая всегда больше любила собирать травы и варить отвары, чем охотиться.
Младенец возился у неё под носом. Свенгаль чувствовала его чистый молочный запах.
- Что ты хочешь? - спросил его отец. У него было мертвенно-бледное застывшее лицо и тоска в глазах.
Свенгаль чуть не закричала - я хочу, чтобы была жива моя семья! Я хочу, чтобы вы все были прокляты! Я хочу убить вас всех, но я не смогу!
Я могу убить только этого ребёнка, но это подло и жалко!
...прокляты?
Свенгаль замерла. От внезапного понимания, засветившегося в её глазах, люди, стоявшие полукругом, как будто сделали шаг назад.
Свенгаль выпрямилась. Посмотрела в лицо убийце старейшины. Тот напряжённо следил за ней, готовый ударить в любой момент.
Я проклинаю тебя, - сказала она и укусила младенца за левую ручку.
Его отец отчаянно, хрипло закричал, заглушая визг ребёнка, и его крик вспугнул птиц с крон деревьев. Свенгаль отшатнулась от младенца, её задние лапы поехали по рыхлой влажной земле. Она опрокинулась набок и покатилась по откосу. Земля и камни осыпались из-под неё. Сломанными рёбрами она ударилась о торчащий корень и взвизгнула то боли. Река приближалась, серый, в пене, поток прыгал перед глазами. Как всё неправильно получилось, мелькнуло у Свенгаль в голове. Но она не успела упасть в воду живой - её пробили три стрелы, когда она выкатилась на каменные лбы. Две пришлись в живот, одна - в шею.
Последним, что она увидела, было отражение её брата в воде.
Агнар поднял своего сына на руки. Испачканная землёй ткань пятналась яркой кровью, младенец заходился плачем. Агнар смотрел на него пустым взглядом. Кто-то подошёл, сунулся близко, и Агнар, не глядя, ударил наотмашь. От него отошли, расступились, давая дорогу. Агнар ушёл, баюкая сына. У него была очень прямая спина и медленная, деревянная походка, как у слепого.
- Надо волка достать, - пробормотал Олаф. - Сжечь. А то восстанет ещё.
Пятнистый вспомнил последний взгляд оборотня. Волк знал, что умирает. Он не восстанет. Но сжечь всё равно надо. Пятнистый не сказал бы этого, но оставлять его на поживу птицам и зверью было бы недостойно.
Когда оборотня вытащили, и оказалось, что это волчица, Пятнистому захотелось упасть на колени и молить богов о прощении.
Но он молча ушёл за поленьями для костра.
-
-
23.02.2011 в 18:48Автор, откроетесь?
-
-
23.02.2011 в 23:49Собсна, автор)
-
-
24.02.2011 в 08:34-
-
24.02.2011 в 10:19-
-
24.02.2011 в 16:51-
-
24.02.2011 в 22:13