Freedom, Equality, Creativity.
Скандинавская мифология. Тор/Локи. Увидеть его на белом пустынном пляже, смотреть на свежие шрамы-стежки на губах. “А тебя, Тор, загрызла бы совесть”.
Стонущий песок под ногами кое-где сплавлен практически до состояния яростного мутного стекла, скелеты деревьев, отбрасывающие сочные чернильно-чёрные тени с чёткими очертаниями, уже стояли здесь, одинокие и озлобленные, ещё до того, как Асгард начал строится. Воздух душный и стылый, спёртый, как в кузнице.
Я не знаю, сколько времени я бреду по этому пляжу, считая не дни – года, слушая заунывный голос волн. Океан невидимо пенится в тумане, где-то обманчиво рядом, за молочной хмарью зимнего рассвета. Я знаю, что я мёртв, но меня мучает странное весёлое любопытство: неужели я буду бессмысленно скитаться по берегу, пока не умру снова? Хотя, есть ведь только один способ проверить, и я утираю пот со лба, прищуриваю глаза, чтобы колкий острый песок не ожёг и не лишил зрения.
Забавно быть не-богом.
Забавно быть мёртвым.
Что же, наверное при жизни, я не всегда мог оценить хорошую шутку. Вовремя.
...Я иду до тех пор, пока не валюсь с ног, прямо на прохладные клубки бурых водорослей у самой кромки прилива, и разбитые морские раковины.
Мне снятся холодные пальцы, перебирающие монеты и талисманы, вплетённые в мои волосы.
Одиночество – самое ужасное, что может быть на свете, вы уж мне поверьте. Я прожил достаточно жизней, чтобы судить об этом.
Морские плоды странного зелёного цвета горькие на вкус и мучительно хочется выхаркать эту дрянь на безупречно-белые барханчики под стоптанными сапогами, но от старых привычек так легко не отказываются, и когда мысли полны лишь мясом священного хряка, нежным, терпким от ароматного дыма, с мягкой прослойкой молодого жирка и золотистой корочкой, хрустящей под зубами, то руки сами тянутся в пустой кошель с морской щепой и единственной целой раковиной.
Сегодня мне снится охота и смерть, и яростные пляски богинь в мою честь, где ладные бледные тела блестят от пота или слёз, потому что танцуют они горячих углях – и рыжие волосы, как засохшая кровь, как кованое солнце, знакомый хриплый и льстивый голос, подбадривающий танцовщиц, оставляющих на земле обгоревшие клочки плоти и кожи.
– ...Неужели не желаете вы восславить славного Тора, укротителя адовых змей, могучего воина и великого мудреца? Это огромная честь, умереть за него, не так ли... Локи? – он спрашивает сам у себя и смеётся.
Из углов его порванного рта сочится сукровица и кости лба прожжены насквозь ядом, и странные глаза – один серый, другой жёлтый – смеются. Он обнажён, и на израненном руках и теле его браслеты из разлагающихся кишок его сыновей.
Он прекрасен.
Я просыпаюсь, слыша свою крик.
Весь следующий день длиной в век меня бьёт лихорадка. Лицо лижет жгучим огнём, в ушах надрываются барабаны великанов, ноги сучат по земле, будто я лечу. У меня бред: я вижу Фрейю, мурлыкающую со своими кошками, хрупкую омелу, расколотое древо мира, и всё сменяется одним – одной картиной: толстая игла, который богини латали паруса в стародавние времена, суровая нить, распростёртое тело. Рыжие волосы.
Раздирающий барабанные перепонки не вопль, но смех.
Холодная вода лижет мне ступни. Почудилось, что в небе тоскливо вскрикивает чайка, пронизывая своим голосом мои кошмары, и это хороший знак.
Я выздоравливаю.
Сегодня я вышел к предгорью, к холмистым вересковым пустошам. Неистово целовал я полосы земли, скрытые разнотравьем, и мечтал лечь в холодную тихую могилу на этом забытом судьбой берегу.
– Ещё не время. – шептала трава. – Ещё немного. – обещали холмы. Я улыбался.
Может, здесь даже есть другая жизнь, и мне удастся поставить силок и поймать пару кроликов. Мне кажется, я здесь я обрету покой, и впервые за тысячи лет своего путешествия я счастлив.
Я засыпаю, упав в охапку благовонного клевера. Чтобы проснуться на той же полоске песка, по которой я ходил когда-то, вчера, тогда, давно.
Локи идёт, словно не и касается земли, останавливается в двух шагах от меня. Наклоняет голову вбок, по-птичьи, смотрит.
Один глаз – мутно-серый, другой – жёлтый, как золото.
– Здра-а-авствуй, Тор. Как много столетий прошло с нашей последней встречи, старый враг. Понравились ли тебе предгорья? Пришлось постараться, но получилось неплохо, правда? Достойно бога.
Он смеётся так сильно, что сгибается пополам, обхватив себя руками. Утирая выступившие слёзы, он доверительно сообщает, прикоснувшись ко рту тонким пальцем:
– Мне больно говорить, дружище. Больно есть. Больно смеяться. Но ничего не могу с собой поделать, вот же досада.
Его лицо выглядит так, его грызла свора всех демонов Хели – шрамы, едва поджившая, перекрученная, вспученная кожа лба, полузакрытые гнойные язвы. Он делает шаг вперёд и его длинные волосы обжигают мою щеку – нас разделяет всего один шаг. Он обнажён, как в моём сне, и я вижу раны на ногах, от скалистых уступов, россыпь веснушек на груди, паховые кости, отчётливо выступающие под мучнисто-серой бумагой кожи.
Я шумно вдыхаю носом его запах – сладкий, пьянящий, как у роскошных цветов, поставленных в воду и едва-едва начавших гнить. Я чувствую желание, и мои ладони путаются в его волосах, густых, как река крови. Я облизываю его губы, чувствуя своим языком старые стежки. Мне хочется причинить ему боль, и он не сопротивляется, когда я прикусываю его соски, с отвращением сплёвываю выступившую кровь на песок; закидываю себе на плечи его худые ноги.
Когда всё заканчивается, Локи улыбается. Мне хочется плакать, и он треплет меня по щеке ледяными пальцами, смеясь, когда с ужасом отшатываюсь.
– Зачем было всё это?
– Я уйду сейчас. – задумчиво говорит он. – А когда я снова проснусь, и мир будет снова юн и свеж, и невинен, и я наводню его войнами и болезнями, предательством, страхом и болью.
Я никуда не буду спешить. У меня будет целая вечность и ещё шесть сотен дней впридачу. Я всё успею... Я свободен. И знаешь, чем я буду развлекаться, Тор?
На его страшном лице – недобрый оскал, как у горностая. Зубы маленькие и белые, и случайная мысль «А ядовиты ли они?» накрепко засела у меня в голове. Голосом сладким, как у ребёнка, одержимого грехом лжи, он произносит.
– Надеждой о том, что может, после этого, – его руки любовно касаются своего тела, – Тебя, Тор, загрызла бы совесть. А уж она будет грызть, любезный друг, в этом я клянусь моими распотрошенными сыновьями.
...Когда он уходит, я долго сижу на берегу океана. Туман исчез, и в тёмной стали отражаются звёзды не этого мира, светящие со дна. Я вхожу в воду; иссиня-зелёные языки обмывают моё усталое тело, смывают чужую кровь и пот, и я слышу далёкое эхо ритуальных песен, яростный звук рога. Ласковый голос Cиф. Я вижу её лицо в облаке светлых волос, жёлтых как золото.
как глаз.
другой - мутно-серый, и брови мученическим изломом, вразлёт, и змеиный яд, прожигающий прекрасную плоть, и стоны, и смех-
Для кого теперь все песни, когда некого воспевать, и корабль из ногтей мертвецов снова уносит прочь рыжие волосы, хриплый смех и сильные, тонкие руки.
Я с облегчением закрываю глаза и вдыхаю дурманную воду, засыпаю, чтобы никогда больше не проснуться.
Оно, оно прекрасно, восхитительно, со всеми этими чернушными деталями, со злобой Локи, с его изуродованным лицом и убитыми сыновьями, с разбитыми ракушками и обещанием испортить новый мир. С тем, как Тор любил его.
Тора, правда, не признала. Личные трактовки)
В общем, автор, вы сделали мою ночь. Спасибо огромное. Прошу вас, вычитайте, оно слишком хорошо для очепяток. И... Откроетесь?
Зокащег собсна.
Оно все равно прекрасно **
мимопроходил
Спасибо. большое. большое. ) я рад, что понравилось.
Откроюсь попозжа, доведу текст до ума тихонько, и вперёд.
LRaien, спасибо огромное за отзыв. ) мне приятно.
ещё раз извините за ошибки, но от текста уж очень "хотелось избавиться". ( х
Автор, вы чудо.
Даже говорить ничего не следует.
В этом добром месте тоже не принято показывать дневник автора и давать наслаждаться его слогом и дальше?)
Спасибо за похвалу, на мой взгляд, несколько не обоснованную, но ладно. )
фигли)))) мне лучше знать, я читатель х)